С.В.Чебанов

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТЕЛА И ПОСТИЖЕНИЕ ЖИЗНИ

 

 

Проблема

Постижение организма и жизни

Тело живого организма как предмет постижения

Познание тела versus интерпретация тела

Герменевтика тела организмов: к определению предмета

Программа создания общей витологической герменевтики телесности

К витологическому постижению организма

Постижение жизни

А. Жизнь, организм и витология

Б. Жизнь в представлениях Св. Григория Паламы

Аполлоновская и дионисийская жизнь

Литература

 

Проблема

 

Тема этой статьи, выбранная автором, почти полностью совпадает с темой сборника в целом. О последней хотелось бы сказать: "темой, заданной редакторами". Однако, автор сам участвовал в формулировании тематики сборника. Поэтому получается, что данная статья в известной мере является развернутым изложением авторского понимания темы сборника в целом.

Общий подход к разработке данной темы развивается автором[1] уже не одно десятилетие (Чебанов, 1992, 1995б, 2002б, Chebanov 1988, 1992, 1993 a, b). Суть его заключается в следующем.

При рассмотрении любых вопросов, касающихся жизни, ее зарождения, смерти, болезни, трупообразования и т.п. предлагается рассматривать тетраду оппозиций категорий, которую можно представить в виде следующей схемы:

                              

Таким образом, различается жизнь и организм, являющийся тем субстратом, на котором может обнаружить себя жизнь. При этом жизни как некоторой нерасчлененной непредсказуемости противостоит смерть, как своего рода "искра" жизни, оторвавшаяся от целостности жизни. Так понимаемая смерть, с одной стороны, противостоит жизни, а с другой – нетождественна трупообразованию как процессу образования трупа из организма (Чебанов, 1995б).

Подобный подход позволяет не только перевести традиционные разговоры о жизни и смерти в несколько иное русло, но и по-новому посмотреть на некоторые устоявшиеся выражения – такие, как "общественная жизнь", "политическая жизнь", "музыкальная жизнь" и т.п.[2] С развиваемой точки зрения это все – не какие-то метафоры, а вполне определенные термины, обозначающие проявления жизни в разных организмах – обществе, политике, музыкальном мире и т.д. Для того чтобы указанным словосочетаниям быть точными терминами, необходимо только, чтобы общество, политические институты, музыкальный мир были бы организмами в точном смысле слова.

 Идя по намеченному пути, можно выделять разные направления изучения жизни по тем организмам, на субстрате которых она проявляется. Тогда можно говорить о биологии как постижении проявлений жизни в микробах, растениях и животных, противопоставляя биологию (и шире, биоцентризм как концентрацию внимания на специфике микроорганизмов, растений и животных – Chebanov, 1988) витологии (и витацентризму – Chebanov, 1993b) как постижению жизни, проявляющейся на субстратах организмов любой природы – физической (жизнь звезд, планет, минералов, кристаллов), биологической, психической (поведение высших животных, человека), социальной (жизнь социальных институтов), духовной (духовная жизнь)[3].

Еще одним важнейшим результатом осуществления развиваемого подхода является вывод о разных пластах изучения жизни; проведенные различения позволяют выделить три пласта рассматриваемой проблемы (Чебанов, 2002б; Chebanov, 1993a).

Первый из них находится в сфере устойчивого (но разного) внимания ученых и носителей обыденного сознания. Речь идет об эмпирическом постижении  феноменов проявления жизни в организмах разных типов – биологических, социальных, культурных, психических, духовных и т.д. Это своего рода витография. Накопленный в этой области материал практически необозрим как из-за его обилия, так и из-за его неорганизованности.

Второй пласт данной проблемы, который можно обозначить как витологию, касается рассмотренного соотношения организма и жизни. Его постижение характеризуется своими особенностями.

Во-первых, такое постижение практически не интересует всех, кто ориентирован на обыденный и шире, любой эмпирический, в т.ч. научный, опыт.

Во-вторых, в частности, поэтому, только малая часть ученых, ориентированных на позитивистское знание, обращается к подобной проблематике.

В результате данная сфера оказывается уделом феноменологических теоретико-философских, спекулятивно-созерцательно-мифологических штудий жизни, смерти, организма и трупообразования философствующими учеными-мультидисциплинариями и философами определенного типа, а соответствующее знание цикулирует среди достаточно узкого круга мыслителей. Развиваемую витологию можно было бы назвать гетерогенным витацентризмом, в отличие от гилозоизма Аристотеля и Парацельса как витацентризма гомогенного – витализма (Chebanov, 1988).

С развиваемой позиции можно вести широкий круг межкультурных и меконфессиональных диалогов о феноменологии жизни (ср. Чебанов, 2002б), обогащая развиваемую концепцию изысканно-изящными примерами и сравнениями. Так, например, становится возможным говорить, что организм может быть более или менее наполнен жизнью, что будет проявляться в разной частоте нарушения регулярностей, генерируемых организмом[4]. Так, в механических системах – часах или в небесной механике – чудом, актом жизни будет только единственный момент существования организма – завод или первотолчок, в то время как жизнь биологического организма является непрерывно длящимся хроническим чудом (Chebanov, 1992, 1993a; ср. в этом контексте представления А.Бергсона о жизни как жизненном порыве, через который проявляет себя творчество как порождение нового – Бергсон, 1914). Подобная конструкция по существу лежит и в основе концепции П.Тейяра-де-Шардена (Тейяр-де-Шарден, 1987), в которой рассматривается два параллельных процесса – цефализация тела и персонализация жизни.

Третий пласт проблемы связан с представлением об источнике жизни. Обнаружение такого источника не может быть предметом эмпирического исследования, а предполагает сверхопытное постижение. Это некоторая метавитология. Поскольку логико-математических конструкций источника жизни не существует, то оказывается, что это вопрос, относящийся к сфере мировоззрения. Чаще всего ответ на него дается с религиозных позиций. Именно поэтому какие-либо дискуссии, направленные на получение  общезначимого ответа на этот вопрос, чаще всего (если не проделана специальная предварительная работа) обречены на неудачу.

Тема же данного сборника, сформулирована таким образом, что не только приглашает к обсуждению этого вопроса, но и подталкивает к ответу на него. При этом ответом может быть не только христианское учение о Логосе, о Христе как Боге-Слове, но и, к примеру, представление о сперматических логосах стоиков (Столяров, 1995).

Постижение организма и жизни

 

На основании сформулированных принципов можно дерзновенно рискнуть набросать общий эскиз постижения организма и жизни, подвести некоторые итоги такого постижения. Дерзновенность такой попытки будет заключаться и в том, что рассматривать данный вопрос в обсуждаемой контексте интересно именно с витацентрической точки зрения, избрав которую придется признать, что почти все существующие в человечестве представления – это представления о жизни (смерти), организме (трупе), его зарождении и трупообразовании[5]. Тем самым получиться, что попытка подвести некоторые итоги развития представлений по данному вопросу окажется и подведением итогов развития человеческой мысли.

Такая, казалось бы, парадоксальная постановка вопроса по существу весьма тривиальна. Дело в том, что практически любое проявление бытия в той или иной ситуации, в том или ином контексте, в том или ином аспекте квалифицируется хотя бы иногда как проявление жизни – в каких-то ситуациях можно говорить и о жизни молекул или партий, и о смерти звезд или государств и т.д. Нет никаких систематических оснований или критериев для того, чтобы какие-то из подобных квалификаций признать "корректными", "точными", "адекватными", а какие-то – "метафорами" или "аналогиями". Скорее, возможно другое – различение разных разрядов живого (а, точнее, разных типов организмов – Chebanov, 1988). При этом весьма эффективным критерием проведения границ между разрядами организмов оказываются критерии генеративной продуктивности сексуальных контактов.  Именно очевидность наличия таких разрядов и дает основание квалифицировать развиваемый подход как гетерогенный гилозоизм (там же).

Переходя к формулированию итогов постижения жизни и организма можно зафиксировать следующее (ср. Чебанов,  1995б, 2002б,  Chebanov 1993 a, b):

– Тема, проблематика жизни, смерти, существования организма является не только универсальной, но одной из самых злободневных в любое время в любых культурах. При этом, однако, ценностная квалификация разных разрядов жизни (организмов) очень различается в разных историко-культурных обстоятельствах.

– Несмотря на высокую актуальность указанной проблематики, степень ее артикулированности крайне низка. При этом, однако, есть и исключения (так, сказочный сюжет о мертвой воде очень точно соотносится с манипуляциями с организмом, сюжет же о живой воде абсолютно очевидно имеет отношение к жизни).

– Существует несколько сфер деятельности, которые претендуют заниматься жизнью (и организмом) per se (но в разном понимании и разрабатывая тематику по-разному). Таковы биология (как изучение микроорганизмов, растений и животных), беллетристика и искусство вообще (призванные постигать человеческую жизнь[6]), медицина, психология, наконец, философия и религия.

– Несмотря  на существование областей, которые декларативно нацелены на постижение жизни, эти области фактически почти не интересуются жизнью как таковой, а сосредотачивают свое внимание на тех или иных особенностях деятельности организмов того или иного типа. Более того, к примеру, в профессиональном сообществе биологов, рассуждения о том, что такое жизнь, какова ее природа являются проявлением дурного тона.

– Некоторые, прежде всего, междисциплинарные, области деятельности нащупывают, тем не менее, некоторые очень важные феномены, связанные с организмом, которые имеют непосредственное отношения к глубинных пластам проявления жизни. Среди них можно указать:

– – Представление Э.Бауэра (Бауэр, 1935) о жизни как устойчивом неравновесии (ср. развиваемые автором представления о жизни как хроническом чуде). Аналогичные концепции развиваются в современной неравновесной термодинамике и в теории самоорганизации.

– – Осознание фундаментальной значимости ритмической организации жизни, что явилось основой становления ритмологии как фундаментальной дисциплины (см., напр., Жирмунский, Кузьмин, 1990; Яковец, 1999). В развиваемом контексте важнейшим свойством организма является генерирование ритмов, как нарушение которых и обнаруживает себя жизнь в качестве хронического чуда.

– – Складывающееся в биосемиотике представление о семиотической природе организма (Карпов, 1992 (разд.9.2); Налимов, 1979; Ратнер, 1966 (раздел II. Генетические сообщения), 1975; Степанов, 1971; Biosemiotics…, 1992; Hoffmeyer, 1998; Patty, 1972; Sebeok, 1972; Semiotica, 1999, 2001 (раздел Theoretical Biology) и др.). План содержания организма как семиотического образования в этом случае связывается с жизнью как таковой, в то время как организм трактуется как план выражения соответствующего семиотического средства (Чебанов, 1999а; Chebanov, 1988, 1993b, 1998 a, b, 1999, 2004). Аналогичная трактовка культуры в семиотике культуры дает основания для интерпретации культуры как организма (Лотман, 2002, ср. Степин, 1990).

– – Органицизм (в духе Дж.Холдейна и Дж.Вуджера – Haldane, 1932; Woodger, 1929), который продолжает восходящее к Клименту Александрийскому (“климентизм”) развитие организмических представлений Платона и Аристотеля (Разумовский, 1993), как и холизм (Я.Смэтса и  А.Мейер-Абиха – Smuts, 1926, Meyer-Abich, 1963) и эмержентная эволюция (С.Александера и К.Л.Моргана – Alexander, 1927; Morgan, 1927), нацелены на постижение свойств организма как такового, причем не только биологического (ср. Режабек, 1991).

– Если следовать различению жизни и организма, то оказывается, что практически все (итак, очень немногие) работы, претендующие на постижение жизни, являются на деле исследованиями тех или иных сторон организма. При этом почти всякая работа почти с любым материалом дает интересные данные о характере устройства и особенностях деятельности тех или иных организмов, однако, эти данные никак не анализируются и не осмысливаются с точки зрения постижения организма как такового. Т.о. имеет место переизбыток фактических эмпирических данных об организме никак не организованных с точки зрения их концептуального осмысления.

– Для осмысления и концептуализации эмпирических данных об особенностях тех или иных организмов могут быть использованы выше упомянутые организмические представления.

– В противоположность многочисленным, хотя неосознанным и неконцептуализированным исследованиям организмов, работ, направленных на постижение жизни и при этом на деле удерживающих свой объект, практически нет. Некоторые немногие подобные работы почти с самого начала их осуществления выходят не только за пределы позитивного знания, но и витологии (в выше описанном понимании), а являются обращением к тому или иному сакральному опыту (например, учение о нетварных энергиях как источнике жизни). В большинстве же провозглашаемых исследований жизни, постижение жизни подменяется изучением тех или иных особенностей организмов.

– Изложенные выше положения, позволяют утверждать, что ныне накоплен весьма обширный и разнообразный материал, относящийся к устройству организмов и их функционированию, а в тоже время зафиксировать практически полное отсутствие попыток постижения жизни – как в ее единстве, так и в многообразии проявлений.

Охарактеризованное выше положение дел дает возможность надеяться на постижение организма и является основанием для осознания того, что постижение жизни – дело несоизмеримо более сложное, чем постижение организма. Поэтому целесообразно начать с рассмотрения первой проблемы.

 

Тело живого организма как предмет постижения

 

То обстоятельство, что практически любая попытка начать постижение жизни, живого организма оборачивается исследованием его тела, и тривиально, и  в высшей степени примечательно одновременно.

Тривиальность этого обстоятельства определяется тем, что вообще в новоевропейской культуре каждое исследование чего бы то ни было начинается с исследования субстрата и лишь последние несколько десятилетий осознанно дополняемое исследованием структуры (см., напр., Щедровицкий, 1965). При этом как раз единство субстратных и структурных исследований порождает представление о телесности. Именно поэтому можно сказать, что новоевропейский обычай начинать исследование чего-либо с исследования его тела представляет собой своего рода «когнитологический рефлекс». Несмотря на то, что последнее словосочетание является – по сути дела – оксюмороном,  но речь идет именно о том, что используется определенный ментальный методологический шаблон, следуя которому кажется чем-то само собой разумеющимся начинать исследование с исследования именно соответствующего тела – субстрата, материи в понимании Аристотеля и его структуры.

Примечательность же указанного обстоятельства в том, что это не просто некоторая экстравагантная диковина современной культуры, а закономерный продукт, порожденный выбираемыми культурой на протяжении нескольких столетий ответами на некоторые фундаментальные вопросы, причем ответами не изолированными, а согласованными, ответами, отображающими некоторые фундаментальные особенности публичной европейской мысли.

Во-первых, внимание к телу живого существа определяется тем, что со времен Аристотеля и до XIX века в истории познания можно проследить тенденцию сокращения типов причинности – от четырех причин у Аристотеля до принятия практически только материальной причины к концу XIX века. Кризис естествознания грани XIX–XX веков заставил вновь вглядеться в другие типы причинности (формальную, целевую; отсюда и появление таких доктрин как органицизм, холизм или эмержентная эволюция). Тем не менее, вне всякого сомнения, и в настоящее время практически для любого представителя евро-североамериканской культуры со средним образованием материальные причины (отождествляемые с причинами вообще) – нечто несоизмеримо более понятное, чем иные типы причинности. Очевидно, что в такой ситуации телесность чего-либо – нечто несоизмеримо более осязаемое (в прямом и переносном смысле!), чем форма, функциональная организация или предназначение.

Во-вторых, понимание телесности вообще и телесности живого существа в частности формировалось в дискуссиях о близкодействии и дальнодействии физических сил. XIX век в этой дискуссии также ознаменовался практически полной победой представлений о близкодействии, что было предопределено успехами механицизма XVIII века. Однако и в этом вопросе вторая половина и в особенности конец XIX века отмечены распространением  представлениями о полях, в которых, по существу, реализуются представления о дальнодействии. Вместе с тем, показательно то, что "восстановление в правах" представлений о дальнодействии оказалось непрочным и после появления квантовой механики, идеей, определяющей лицо теоретической физики, оказывается идея поиска корпускул – идея квантования полей. Таким образом, идея телесности опять оказывается превалирующей. Тем не менее, надо заметить, что квантовая механика породила несколько фундаментальных идей (например, представление о состоянии квантово-механической системы как о нерасчленяемом целом), которые вообще перевели рассмотрение телесности в другую плоскость.

Так или иначе, после всех перипетий научной революции начала ХХ века для весьма обширных областей мировоззренчески значимого естествознания остается актуальной программа перевыражения[7] представлений о дальнодействии средствами концепции близкодействия. Разумеется, что в таком мировоззренческом контексте тело чего бы то ни было обращает на себя внимание в первую очередь.

В-третьих, для постижения тела живого существа очень важна дискуссия преформистов (исходивших из представления о том, что всякое морфологическое – да и функциональное – образование возникает из того или иного "зародыша", реализованного на определенном субстрате) и эпигенетиков (полагающих, что та или иная организованность способна возникать de novo и далее поддерживаться ходом уже идущих процессов), связанная уже непосредственно с биологическими организмами. Безусловно, использование микроскопии не оставило камня на камне от примитивного преформизма. Однако, преформизм продолжает существовать во все более утонченных формах, таких как представление о непрерывности зародышевого пути или в представлениях о генах (точнее, геномах) как вещественных носителях наследственных свойств. 

Вместе с тем, данные по биологии развития – как известные с границы XIX–XX веков, так и лавинообразно накапливающиеся в последние десятилетия – настоятельно требуют учитывать и эпигенетические составляющие процесса эмбриогенеза (см., напр., Гвоздев, 1999). При этом чрезвычайно показательно то, что исследования соответствующих явлений таковы, что используемые методологические принципы, рамочные концепции, методики исследования и т.д. допускают квалификацию получаемых результатов как достоверных только в том случае, если дается по существу преформистское объяснение эпигенетических составляющих развития (скажем, выявляются химические соединения, выполняющие сигнально-регулятивные функции, которые накапливаются  на предыдущих стадиях развития и определяют дальнейшее протекание процессов онтогенеза).

Очень примечательно в этом контексте то, что в настоящее время для адекватного описания социально-экономической, общественно-политической и социо-культурной действительности крайне не хватает понятия аналогичного понятию динамически преформированной морфы в биологии развития (Гурвич, 1977 С.157 и др.; ср. Дриш, 1915).

Подобная ситуация отнюдь не случайна. Дело в том, что в современной интеллектуальной культуре вообще нет никаких категориальных – операциональных или объяснительных – средств, применимых к эпигенетическим представлениям. Очень показательно в этом отношение то, что основным объяснительным инструментом преформизма является представление о механизме[8]. Ничего подобного представлению о механизме в эпигенетических концепциях нет. Яркой иллюстрацией этого является наличие выражений типа "механизмы волновых процессов" – волна как эпигенетическое явление описывается через механизм, имеющий телесную природу (см. выше о квантовании полей).

Примечательна в обсуждаемом контексте судьба относительно недавно сформулированных представлений Р.Шелдрейка (Sheldrake, 1981, 1994 и др.) о формативной причинности[9]. Так, Шелдрейк отмечает, что после того, как произошла первая кристаллизация вновь синтезированного вещества, свойства околоземного пространства меняются так, что облегчается повторная кристаллизация этого вещества именно таким же способом. Такая ситуация и является проявлением формативной причинности, имеющей чисто эпигенетическую природу. Преформистами (в т.ч. и незнающими, что они таковыми являются) данное предположение категорически отвергается как ничего не объясняющее. Более того, для того, чтобы объяснить эту ситуацию, они постулируют допущение о том, что микрозародыши соответствующих кристаллов начинают витать в воздухе или переносятся  из лаборатории в лабораторию на бородах кристаллографов. При всей своей фантастичности подобные преформистские допущения принимаются в качестве объяснения со значительно большей готовностью, чем представления о существовании формативной причинности.

Именно в силу рассмотренных обстоятельств и оказывается, что представление о теле организма формируется  на преформистких принципах.

В-четвертых, представление о теле живого существа в биологии (в отличие от естественной истории – Оскольский, 2001) формировалось в традициях картезианской методологии и позитивизма второй половины XIX – XX веков. В результате тело понимается как определенный вещественный агрегат со сложной внутренней структурой. В таком качестве понимаемое тело является именно телом – антиподом плоти как единства тела и души. Такое тело лишено и души, и традиционных для христианства нимба и мандорлы, некоторые представления о которых с трудом восстанавливаются в позитивистской науке через антропософию и псевдовосточные культы, изучение Керлиан-эффекта, ауральных полей, представления об эгрегорах[10] и т.п.

В итоге, в-пятых, формируется последовательно механистическое представление о теле живого существа как определенном сложноорганизованном вещественном комплексе, ограниченном замкнутой геометрической оболочкой в евклидовом пространстве. Такое тело организма (планетарного, геологического, биологического и т.д.) может стать предметом физического (космологического, геофизического, биофизического и т.д.), химического (космохимического, геохимического, биохимического и т.д.) или какого-либо другого инструментального исследования (в т.ч. лабораторного).

Таким  образом понимаемое тело, представление о котором сложилось в результате нескольких сот (и даже тысяч) лет методологических штудий европейской философии, и оказывается предметом исследования в самых разных дисциплинах, для которых важна вещественность телесного субстрата. Таковы физика, химия, биология, а также геология, география и их различные частные (механика, молекулярная физика, теория химического строения вещества, гистология, цитология, геоморфология и т.д.) и дочерние (биофизика, геохимия, физика Земли и т.д.) дисциплины. В том случае, если полагается, что с соответствующими телами связана та или иная жизнь, то подобные исследования оказываются исследованиями тел организмов того или иного типа – тел живых существ. Так, например, гилозоизм полагает все тела живыми и тогда всякое исследование оказывается исследованием тела живого существа. Как живое существо трактует Землю Аристотелем, и это представление развивается ныне Дж. Лавлоком в концепции Геи (Lovelock, 1979, 1991).

На фоне подобных исследований со второй половины XIX века европейская мысль оказывается перед вызовом, бросаемым становлением социально-политической дисциплин. Дело в том, что эти дисциплины предъявляют объекты, не обладающие картезианской телесностью. Таковы государство, общество, народ, социальные институты, социальные группы и т.д. (организмическая школа в социологии и культурологи – Ф.Ратцель, 2003, ср. Ландшафт…, 1997; К.Н.Леонтьев - Леонтьев, 1996; Н.Я.Данилевский – Данилевский, 1889; О.Шпенглер – Шпенглер, 1923; Л.Н.Гумилев – Гумилев, 1997), и даже, человек в его социальности  (см., напр., Бабаева, 2001). Таким образов, село или город обладают телесностью, но это телесность какого-то другого типа, чем телесность валуна или какого-нибудь предмета домашней утвари (см., напр., Каганов, 2002).

Так или иначе, имеет место столкновения двух дискурсов – дискурса картезианской телесности и дискурса, который можно назвать дискурсом телесности социальной. Поскольку категории пространства и времени являются фундаментальными категориями дискурса картезианской телесности, то в результате указанного столкновения появляются бесконечные дискуссии о пространстве-времени города, общества, страны, театра, литературы, искусства и т.п. При этом практически всегда рассуждения о таких пространствах и временах идет в предположении о том, что существуют какие-то "истинные", "настоящие" пространство-время, причем приводимые рассуждения наталкивают на мысль о том, что таким истинным пространством-временем  является физическое пространство-время (точнее, пространство-время механики)[11]. Тем самым фактически устанавливается представление о фундаментальном значении классической механистической телесности (притом, что квантовая механика и теория относительности как теория механического движения составляют концептуальное ядро современной физики).

 

Познание тела versus интерпретация тела

 

Итак, тело в его вещественной очевидности и структурной определенности является тем, что находится в центре современного европейского мировоззрения, является в определенном смысле основным предметом интереса познавательной деятельности. Казалось бы, приняв такую установку, дальше можно было бы неограниченно долго заниматься познанием этого тела. Однако, ситуация сложилась иначе.

Уже в специальной теории относительности (первые годы ХХ века; преобразования же Лоренца известны и раньше) оказалось, что размеры тела – не только характеристика измеряемого тела, но и процедуры измерения, которая обретает фундаментальный физический статус.

Несколько позже (в 1927 г.) формулируется два важных принципа, соотношение которых является предметом дискуссий (Шуйкин, 2002).

Принцип дополнительности Н.Бора провозглашает, что физический объект может рассматриваться то как волна, то как частица. Скептически настроенные остряки квалифицируют этот принцип как официальное оформление капитуляции сознания перед природой, ибо этот принцип лишает знание онтологизма и строит познавательную деятельность на предубеждениях разума. При этом, по сути, снимается классическая оппозиция знания и мнения и результатом исследовательской деятельности оказывается та или иная интерпретация, отобранная из возможных на основании внеопытных критериев, которые с течением времени приобретают все большее значение (Мамчур, 1975).

Вторым принципом является принцип и соотношение неопределенности В.Гейзенберга. Этот принцип постулирует неизбежность существования предельной величины погрешности сопряженных величин (например, импульса и координат). При этом исследователь получает возможность планировать свои измерения так, что будет определить одну из величин с высокой точностью, а другую с большой погрешностью, причем  соотношение точности и погрешности он может регулировать сам.

Работы Бора и Гейзенберга привели к созданию копенгагенской трактовки (!!![12]) квантовой механики, которая потребовала пересмотра базовых категорий онтологии и теории познания. В итоги стало понятно, что прежде чем осуществлять какое-то бы ни было физическое исследование, нужно принять ту или иную интерпретацию реальности, а далее изучать именно эту интерпретацию. Вопрос же о том, а какова же ситуация "на самом деле" оказывается с точки зрения физики просто неосмысленным.

Таким образом, имеет место замещение задачи изучения того или иного тела (любого, но, прежде всего, макро- и мегаскопического в теории относительности или микроскопического в квантовой механике) задачей выбора его интерпретации (измерительной процедуры). Только после того, как такой выбор сделан, можно заниматься чем-то похожим на исследование в его традиционном понимании, но это теперь будет исследование именно интерпретации тела, а не самого тела.

То обстоятельство, что сложились такие дисциплины как квантовая биохимия или квантовая теория точечных мутаций, указанное положение дел стало актуальным не только для тел физических или химических, но и для переосмысления природы физического тела биологических организмов. Весьма показательно при этом то, что важнейшая для понимания природы биологического организма[13] (а как казалось ее автору, для понимания жизни) работа Э.Шредингера  написана именно физиком (Шредингер, 1948).

Параллельно получались сходные результаты философами, логиками и лингвистами.

Работы Л.Витгенштейна показали, что границы языка определяют границы мира (Витгенштейн, 1958). Эта идея развивалась далее в нескольких направлениях. Логический позитивизм пришел к аналогичному выводу занимаясь языком науки (Поппер, 1984; Carnap, 1937). М.Хайдеггер и Гадамер (Гадамер, 1988) развивали герменевтику как особый тип замещения онтологии картезианского типа. Этнолингвистика обнаружила зависимость национальной картины мира от используемого языка (принцип лингвистической относительности Сепира-Уорфа –см., напр., Новое…, 1960).

Все эти исследования обнаруживают, что любому конкретному исследованию предшествует принятие тех или иных ментальных инструментов, которые дают доопытные предпосылки интерпретации реальности.

Весьма интенсивная эта проблематика разрабатывается социологическим направлением в методологии науки. Во французской медиевистике формируется представление о менталитете (той или иной национальной или социо-культурной группы – Пушкарев, 1995), который определяет то, что оказывается видимым или невидимым для наблюдателя, причем несколько позже представление о менталитете получает широкое применение в методологии познания. Близким является представление Т.Куна (Кун, 1975) о парадигме как совокупности нерефлексируемых составляющих профессиональных воззрений. Этнические аспекты познавательной деятельности рассматриваются в контексте этнонауки и этнометодологии Г.Гарфинкеля (Garfinkel, 1984).

Несколько иные аспекты интерпретационной природы научно-исследовательской деятельности раскрываются в метаблетике ван ден Берга (Berg, 1960), рассматривающей связь изменений реалий повседневной жизни с появлением научных концепций, или в представлении о личностном знании М.Полани (Полани, 1985), в котором акцентируется внимание на тех компонентах знания, которые неотделимы от личности исследователя (что связано, в частности, с особенностями субсенсорного восприятия исследователя-эксперта). Последние работы заставляют иначе взглянуть на роль статуса исследователя в психологической типологии (например, юнгианской – Юнг, 2001), поскольку исследователи, относящиеся  к разным психологическим типам будут интерпретировать один и тот же материал по-разному. Подобные индивиудально-интерпретационные особенности представлений тех или иных  исследователей абсолютизируются в концепции методологического анархизма П. Фейерабенда (Фейерабенд, 1986). 

Подытоживая перечисленные и некоторые другие результаты, можно утверждать следующее: в ХХ век оказалось осознано, что так называемая познавательная деятельность является, в первую очередь, деятельностью интерпретационной, причем то, что часто рассматривается в качестве знания, по существу является интерпретацией – интерпретацией, определяемой использованием тех или иных априорных (или, по крайней мере, внеопытных) рамок. Осознание факта существования таких рамок позволяет целенаправленно по-разному их комбинировать, конструируя, тем самым, разные типа неклассической рациональности.

Другая линия постижения телесности связана с психологическим переживанием наличия телесности. Обычно в этом случае обсуждается телесность человека, его психологическое, культурное, семиотическое тело (см., напр., Hoffmeyer, 1995), хотя, в принципе, в этом контексте можно обсуждать и тело других живых существ. При этом речь идет о нескольких аспектах телесности, таких как:

– Формирование границ тела, зависимость этих границ от носимой одежды и прически (подробнее см. Чебанов 1998в, 2003), характера тактильной, термической, проприорецептивной и болевой чувствительности. Указанная чувствительность позволяет различать те или иные небольшие объемы как находящиеся снаружи, на поверхности или внутри тела. Не смотря на это совершенно необязательно возникновение ощущения замкнутости поверхности (в отличие от механистического подхода).

– Различение разных фрагментов объема тела как разнородных (по чувствительности, твердости, эластичности). При этом объем тела не заполнен плотно такими фрагментами. Объем тела т.о. является не сплошным, а представляет собой набор "объемных пятен", «комков».

– "Объемные пятна" соотносятся друг с другом в соответствии с отношениями "право–лево", "верх–низ", "перед–зад" (т.е. задаются базовыми бинарными оппозициями – ср. Иванов, 1978), они находятся на разном расстоянии от поверхности тела и т.д.

– Особой линией психологического понимания телесности является представление об экстракорпоральных органах. Важнейшими экстракорпоральными органами человека являются не только толстокишечный микробиоценоз (Бажанов и др., 2002), но и сознание и образование (очень красноречива внутренняя форма термина!), в качестве такового иногда рассматривается душа.

Принципиально таким же способом вводятся и представления о социальной телесности, общественной телесности, телесности города и т.п. При этом такие образования как "государственные органы", "органы управления", "органы власти" и т.п. являются экстракорпоральными органами, подобными получаемому в семье и школе образованию как экстракорпоральному органу индивидуального человека.

Помимо двух рассмотренных моделей телесности возможны и иные. Так, например, можно отметить дальневосточную модель телесности, связанную с точками акупунктуры, индийскую, опирающуюся на представление  о чакрах или среднеазиатскую модель тела человека и животных, основанную на умозрительно-морфологическом понимании органов, не требующую для своего освоения прозекторских исследований. Указанные три модели являются промежуточными между механико-геометрическими и психологическими. Тело при этом воспринимается как геометрически оконтуренное особой вещественной оболочкой причем оно почти плотно заполненное трехмерными пятнами психофизиологически рецептируемых органов.

Примечательно то, что каждый из упомянутых аспектов телесности имеет как механико-геометрическую, так и биологическую, психологическую, культурную и иные составляющие. Тем не менее, изучающие такую телесность исследователи соотносят ее именно с механико-геометрической составляющей, описывая последнюю как подлинную, настоящую и т.п. Тем самым, оказывается, что биологическая, психологическая или культурная телесность уже a priori объявляются теми или иными интерпретациями этой механико-геометрической телесности.

Но возможен и принципиально иной ход – рассмотрение указанных типов телесности как столь же фундаментальных, как и телесность механико-геометрическая. Это возможно, например, в рамках представлений Я. фон Икскюлля об умвельте (Chebanov, 2001). Тогда механико-геометрическая и, скажем, психолого-символическая  телесность будут соответственно инвариантно-экстенсиональной и типо-вариантно-интенсиональной редукциями телесности человека как составляющих его умвельта (Chebanov, 1988, 2001). Первый тип редукции характерен для Нового и Новейшего времени с его поточными технологиями и требованиями стандартизации, второй – для Средневековья, гиперсемантизировавшего всю окружающую действительность. Но и в том, и в другом  варианте речь идет о редукции (и антиредукции как ее разновидности – Chebanov, 1988) как одном из вариантов интерпретационной техники.

Имея в виду сказанное, становится возможным сформулировать очень важный вывод: практически все имеющиеся в культуре представления являются не только данными о телах тех или иных организмов, но именно интерпретациями этих тел, а не результатами их познания[14]. Осознание существующей научно-исследовательской деятельности не как познавательной, а как интерпретационной, является одной из сторон постмодернистского дискурса.

Натуралистическое сознание всеми силами отталкивает от себя сформулированный выше вывод. Часть естествоиспытателей просто игнорирует такого рода данные, получаемые гуманитариями. Другие для сохранения своей картины миры привлекают конструкции типа интерсубъективных  миров, используемых в гуссерлевской феноменологической редукции. Тогда встает вопрос о поиске инвариантов восприятия разных психологические типов (ср. Hartman, 1940), о транспрофессиональных и транскультурных инвариантах и т.д. (Чебанов, 2005а, Chebanov, 1993b). Безусловно, подобные разыскания приводят к крайне интересным результатам (ср. Коул, Скрибнер, 1977). Однако, при этом не всегда принимается во внимание то обстоятельство, что подобная сопоставительная деятельность сама по себе включает интерпретацию представлений каждой сопоставляемой позиции. Таким образом, от работы с интерпретациями никуда не уйти…

 

Герменевтика тела организмов: к определению предмета

 

Вывод, заключающий предшествующий раздел, позволяет квалифицировать многие имеющиеся сферы деятельности как герменевтику конкретных типов телесности. В связи с этим уместно сделать несколько замечаний.

Во-первых, о герменевтике. Под герменевтикой в широком смысле слова понимается такой взгляд на действительность и такая интерпретационная практика, которые исходят из

·        признания существования видимого и невидимого пластов мира;

·        допущения возможности реконструкции невидимого пласта на основании видимого;

·        наличия и/или создания техник такой реконструкции.

При этом можно различить (см. таблицу 1 – Чебанов, Мартыненко, 1990 а, б) священную герменевтику – Hermeneutica Sacra – которая сложилась на базе задач интерпретации Священного Писания, историко-филологическую герменевтику немецких романтиков начала ХIХ века, серию предметных герменевтик, появляющихся с начала ХХ века, которую можно интерпретировать как герменевтику non-fiction, и философскую герменевтику Хайдеггера – Гадамера (Гадамер, 1988). Кроме того, можно говорить и о герменевтике обыденной речи, которая как особый подход не зафиксирована в сознании герменевтов, но именно к ней можно отнести сферу интерпретации выразительных средств повседневной речи (как это сделано у В.И.Даля или у В.Айрапетяна – Айрапетян, 2001).

 

Таблица 1. Типы интерпретационных практик

 

Тип герменевтики

Подход

Hermeneutica Sacra

Филологическая

Обыденной речи

Non-fiction

Философская

Подход Hermeneutica Sacra

Hermeneutica Sacra

Натуральная мистика внеблагодатного слова

Следы естественного (не падшего) языка

Божья искра смысла в рутине деталей

Попытка восстановить утраченное единство

Филологи-ческий

Метафорический смысл Писания

Историко-филологическая герменевтика

Паремеологи-ческая риторика

Семантика профессио-нальных стилей и их девиаций

Стилистика мышления

Лингвисти-ческий

Лингвистика Библии

Лингвистические средства изобразитель-ности и выразительности Писания

Постижение

Energia языка (по Гумбольдту) – язык говорит

Выявление скрытых обще-культурных смыслов специализи-рованных текстов

Нейро-лингвистическое программирование как средство формирования миропонимания

Семиологи-ческий

Аллегорический смысл Писания, структурные методы Hermeneutica Sacra

Трактовка всех наук как части референтного значения текста

Психоанализ символов и символичес-ких форм (по Э.Кас-сиреру)

Герменевтика специализи-рованных форм деятельности

Постижение подъязыка философской герменевтики

Прагма-лингвисти-ческий

(Исторический смысл Писания, прагмалингвистическая апология Hermeneutica Sacra и особо его анагогического смысла)

(Объяснение прагматической эффективности риторических фигур)

(Объяснение прагматической эффективности  тропов обыденной речи)

(Выявление и объяснение коммуникативной оптимальности специализиро-ванных текстов)

Прагма-лингвистика

 

Каждый их выделенных типов герменевтик может реализоваться средствами разных методолого-мировоззренческих подходов, только один из которых в наибольшей мере подходит для развития каждого их типов герменевтик (клетки таблицы на главной диагонали). Иные же сочетания подходов и типов герменевтики дают другие формы интерпретационных практик, которые находятся на некотором удаление от наиболее характерных вариантов. Помещенная среди последних прагмалингвистика (в трактовке И.П.Сусова – Сусов, 1983) пока является является в большой мере проектом[15], в реализации которого ныне складывающийся прагмалингвистический подход может совпасть с тем, что представляет собой философская герменевтика Хайдеггера–Гадамера.    

Спонтанно складывающаяся в настоящее время практика научно-исследовательской деятельности позволяет квалифицировать эту деятельность как своеобразный нерефлексируемый вариант герменевтики non-fiction.

Во-вторых,  в соответствии со сказанным в предыдущем разделе, очевидно, что значительная доля представлений о той или иной области определяется не особенностями реалий этой области, а психо-биологическими и иными особенностями личности исследователя и той социо-культурной ситуации, в которой действует этот исследователь. Именно поэтому в тех или иных эпистемических концептах можно усмотреть не особенности исследуемых предметов, а особенности познающих личностей и их профессиональных сообществ. Тем самым, пользуясь образом зеркала, можно говорить не только о том, что наука ("знание") отражает мир, но и о том, что наука является отражением особенностей познающего (индивидуального или коллективного).

Обращаясь к образам суфийской поэзии, последний аспект соответствует ситуации, когда влюбленный в истину мудрец разводит локоны возлюбленной, закрывающие ее лицо, но вместо лица видит зеркало с собственным отражением.

Несколько иначе и парадоксально жестко эту мысль высказывал в устной форме Г.П.Щедровицкий, говоря о том, что изучаемый предмет и его свойства определяются траекторией профессионального становления конкретного исследователя. Именно проходя по этой траектории, профессионал формирует у себя способность распознавать профессионально значимые особенности эмпирического материала, из которых и конструируются подлежащие исследованию предметы. Совпадение или несовпадение личных особенностей восприятия и существующих профессиональных нормативов определяют (в числе прочего) профессиональный успех конкретной личности.

В 1990-ых гг. автором в качестве примера внеэмпирических детерминантов научных концепций тела биологических организмов были описаны следующие особенности личности биолога (Chebanov, 1993b,  1998a):

·        Культура и идеология – общие и профессиональные.

·        Социальная организация и ее ключевые проблемы.

·        Менталитет.

·        Парадигмы.

·        Естественный язык, используемый исследователем.

·        Этническая принадлежность исследователя.

·        Психосоматическая организация исследователя.

·        Биологические особенности исследователя.

·        Духовно-психические особенности исследователя.

В итоге этих работ, в-третьих, было введено различение онтологической и эпистемологической герменевтики (в частности, онтологической и эпистемологической герменевтики биологии – Chebanov, 1993b, 1998а, 1999).

Эпистемологическая герменевтика призвана ответить на вопрос: почему именно таким образом устроено то или иное знание? При этом предполагается, что в качестве ответа на такие вопросы могут быть самые разные причины, связанные с историей формирования соответствующей области, культурными ситуациями, социальными нормативами, профессиональными нормативами и т.д. При этом эпистемологическая герменевтика, вычленяя множество смыслов, которые могут быть усмотрены в деятельности специалиста, не ставит вопрос об отношении этих смыслов к правильности или неправильности профессиональной картины мира. Если же ставится вопрос об адекватности профессиональной картины мира тому, что она изучает, то речь идет об онтологической герменевтике.

Онтологическая герменевтика может различать два типа представлений: представления, которые адекватны изучаемому объекту, и неадекватные представления. Герменевтике неадекватные объекту представления о нем также интересны, как и адекватные, но именно это обстоятельство будет отличать онтологическую герменевтику от методологии соответствующей науки – методология интересуется только адекватными интерпретациями. Онтологическая герменевтика также активно интересуется и неадекватными интерпретациями. Таким образом, можно сказать, что стандартная методология является нормативной онтологической герменевтикой профессиональной деятельности (герменевтики non-fiction).

В-четвертых, с точки зрения наличия в них интерпретационных процессов можно говорить о двух контрастных классах объект.

В согласии с современными представлениями к первому из них будут относиться объекты физико-химической природы. Такие объекты обладают теми или иными свойствами, в них происходят те или иные процессы, но среди последних нет процессов интерпретации, т.е. такие объекты сами по себе не пребывают в процессе интерпретирования.

Ко второму классу будут относиться образования, в которых имеют место интерпретационные процессы.

Прежде всего, не вызывает сомнений наличие способности к интерпретации у человека. Соответственно, все социальные, культурные, хозяйственно-экономические, политические и прочие процессы, в протекание которых вовлечен человек, включают в себя и интерпретационные процессы.

Ныне, однако, становится понятным, что интерпретационные процессы свойственны и всем биологическим организмам[16] (Ичас, 1971; Карпов, 1992; Налимов, 1979;   Ратнер, 1966, 1975; Степанов, 1971; Biosemiotics…, 1992; Hoffmeyer, 1998; Patty, 1972;  Sebeok, 1972; Semiotica, 1999, 2001 и др.). Эти процессы являются предметом особой области знания, занимающейся исследованием  знаковых процессов в биологических организмах, – биосемиотики, правомерность существования которой, однако, оспаривается некоторыми исследователями.

Одним из направлений биосемиотики как сложившейся области деятельности является биогерменевтика[17] (Чебанов, 1998б, 1999а, 2000, 2002а, Chebanov, 1988, 1993b, 1994, 1995, 1998a[18], b, 1999 и др.), специально сосредотачивающая свое внимание на интерпретационных процессах в живых организмах. Такие процессы имеют место при чтении генетического кода, передачи нервного импульса от нейрона к нейрону в синапсах, при иммунном взаимодействии антигена и антител, при опознании сперматозоида, "пытающегося" оплодотворить яйцеклетку, коммуникации животных, их территориальном и брачном поведении и т.д.  Особо интересно то, что все эти процессы представляют собой «шредингеровские» механизмы детерминирования макросостояний микросостояниями  (например, фенотипа организма точечной мутацией, возникшей в результате таутомерного перехода одного нуклеотида).

Описываемое положение весьма примечательно в нескольких отношениях.

– Прежде всего, оказывается, что обнаруживается фундаментальная граница (семиотический порог У.Эко – Nöth, 2000), отделяющая сферу физико-химического от сферы биологического и антропного по признаку отсутствия / наличия семиозиса и интерпретации. Эта граница весьма интересна тем, что не совпадает  с другими ранее существовавшими разделения дисциплин и изучаемых ими объектов. При этом, в частности, часть так называемого «естествознания» (биология) объединяется с гуманитарными (включая общественные) дисциплинами. Говоря об этом, однако, надо иметь ввиду, что в будущем наличие знаков может быть обнаружено и у физических объектов (таких, скажем как Солнце или Земля, в особенности если иметь в виду концепцию Геи Лавлока или трактовку Н.А.Козырева Солнца как живого существа – Козырев,  1991, не говоря уже о полном восстановлении теоцентрической картины мира с ее Логологией – ср. Спасский, 1914).

– Семиотический порог не только отделяет несемиотическое от семиотическое, но и совпадает с противопоставлением лишенного биологической жизни (часто квалифицируемого как "косное", "неживое", "мертвое") и обладающего ею ("живого"). Такое положение дел заставляет серьезно обдумывать вопрос о фундаментальной связи семиозиса и биологической жизни (ср. Hoffmeyer, 1998; Nöth, 2000; Patty 1972) и, соответственно, отношения семиозиса и витологии в целом.

– В связи со сформулированным в предыдущих двух пунктах, можно говорить о двух типах тел живых организмов (в витацентрической трактовке): во-первых, это тела живых существ, лишенных семиозиса (физических – планеты, звезды, кристаллы, геологические тела и т.д.), и, во-вторых, тела живых существ, обладающих семиозисом (биологических организмов, человека, социальных институтов, общества, государства и т.д.).  Первым из них будут свойственны только имманентные субстрату регулярности (законы, тенденции и т.п.), вторым – связки имманентных и трансцендентных (правил, кодов и т.п.) регулярностей (Чебанов,  1999б).

– Наличие интерпретационной активности в телах биологических организмов и у человека, позволяет в биологии и человековедении выделять две сферы семиотико-интерпретационной активности.

Первая их них относится к интерпретационной активности, осуществляемой самим биологическим организмом и человеком. В биологии эта сфера и обозначается как биогерменевтика (как часть биосемиотики) и относится к указанным выше процессам чтения генетического кода, передачи нервного импульса и т.д. В том, что связано с человеком, эта будет сама его интерпретационная деятельность – понимание языка и текста, живописи, владение этикетом, способность к реконструкциям и т.д.

Вторая представляет собой интерпретацию знаний человека об интерпретационной активности в первой сфере. По отношению к биологии эта деятельность может обозначаться как герменевтика биологии (включая семиотику биологии как изучение знаковых средств, используемых биологами в своей работе). В человековедении данная деятельность будет представлена, в частности, метадисциплинами и рефлексией – методологической или какой-нибудь другой. В этом отношение так же как о герменевтике биологии, можно говорить  о герменевтики экономики, герменевтике социологии и т.д., в частности, о герменевтике психологии. При этом психология, в свою очередь, изучает психологические механизмы интерпретационной  деятельности (Chebanov, 1993b, 1998a, 1999).

С учетом сказанного, понятно, что возможно существование  биогерменевтики и антропогерменевтики (поскольку они предполагают переступание семиотического порога), но невозможно (с учетом существующих представлений о том, что в этих сферах семиотический порог не перейден) существования физикогерменевтики и хемиогерменевтики. При этом ничего не ограничивает возможность существования герменевтики физики или герменевтики химии[19].

Т.о. семиотический порог разделяет области, в которых возможно существование как онтологической, так и эпистемологической герменевтики. До прохождения семиотического порога – в физике и химии – возможно существование только эпистемологической герменевтики соответствующей  области, после его прохождения – в биологии, человековедении и обществознании – могут быть и эпистемологическая, и онтологическая герменевтика, причем нормативная эпистемологическая герменевтика представляет собой методологию соответствующей области знания. Последнее положение по отношению к гуманитарным дисциплинам является  переформулированием тезиса В.Дильтея (кстати, яркого представителя философии жизни) о гуманитарном знании как интерпретирующем (Дильтей, 1987).

– Проблема наличия / отсутствия семиозиса и интерпретации в чем-то сходна с проблемой наличия / отсутствия познавательной деятельности у тех или иных биологических организмов или в "неживой" природе. Однако, как представляется автору, проблема наличия семиозиса значительно интереснее и фундаментальнее проблемы наличия познания, в особенности после того, как познание в контексте концепции отражения стало трактоваться как сложный вариант следовых явлений.

 Предъявленный материал дает представление о той области, которая может быть обозначена как герменевтика телесности.  Пока что она представляет собой неорганизованный конгломерат в высшей степени разнородных представлений, которые, порою, даже не осознаются  как представления о телесности.

 

Программа создания общей витологической герменевтики телесности

 

Принимая общую витологическую оппозицию жизни и организма и имея в виду тело как тело организма (что предполагает возможность проявления в нем жизни, т.е. в данном случае не идет речь о таких телах как абсолютно твердое тело в механике или абсолютно черное тело в оптике) можно следующим образом представить программу формирования общего представления о телесности.

Прежде всего, в силу ранее изложенных соображений, следует признать, что адекватной формой презентации телесности является герменевтика телесности организма.

В соответствие с вышеизложенным такая герменевтика с неизбежностью включает в себя эпистемологические и онтологические составляющие, причем в последней выделяется и нормативная онтологическая герменевтика, являющаяся методологией соответствующей дисциплины.

В силу того, что наука Нового времени занимается преимущественно именно телом, герменевтика каждой конкретной дисциплины (физики, химии, биологии, социологии и т.д.) будет герменевтикой деятельности, направленной на постижение (которое оборачивается интерпретацией) телесности разных типов организмов. Кроме того, при прохождении семиотического порога (при обращении к биологическим и человеческим организмам) приходится сталкиваться с телесностью таких организмов, которые характеризуются наличием в них собственных интерпретационных процессов. При этом наличие подобных интерпретационных процессов совершенно очевидно является важнейшей чертой определенного класса организмов (выделяемого по высокой степени жизненаполненности), так что возникает вопрос о характере соотношения организменности как таковой и наличия в организме интерпретационных процессов.

Приняв такие исходные положения, можно далее создавать концептуальный аппарат герменевтики телесности организма. Подходить к этому можно несколькими путями.

Во-первых, можно пойти по пути выявление статуса тех или иных представлений конкретных дисциплин как интерпретаций определенного типа т.е., говоря языком постмодернистов, осуществить деконструкцию соответствующих дисциплин, а после этого путем индуктивных обобщений заняться установлением общих принципов герменевтики телесности.

Именно таким образом на протяжении тридцати лет штудирует биологические представления Семинар по биогерменевтике, в результате чего в настоящее время имеется довольно большой материал по герменевтике биологической телесности (см., напр., Вышенская, 1981; Золотая, 2000; Каганский, 2002;  Оскольский, 2004; Чебанов,  2002а и  др.,  а также раздел III. ГЕРМЕНЕВТИКА ТЕЛА  настоящего сборника).

Как уже упоминалось, собран и некоторый аналогичный материал по химии.

Для построения общей картины интерпретации телесности интересно систематизировать аналогичный материал и по другим дисциплинам. С этой целью важно осуществлять подобную работу вместе со специалистами по соответствующим дисциплинам.

Во-вторых, поскольку объем такой работы практически необозрим, то интересно в первую очередь анализировать такие направления в конкретных дисциплинах, в которых уже существуют определенные представления об организме, его теле, жизни, смерти и трупообразовании.

Поскольку такой материал пригоден, прежде всего, для того, чтобы быть источником эвристик, то он должен использоваться хотя и непредубежденно, но критически. Поэтому принадлежность таких взглядов к каким-то экстравагантным или претенциозным направлениям, дефекты соответствующей фактологической базы, личностные недостатки авторов подобных концепций и т.д. не должны быть основанием для того, чтобы выдвигаемые представления подвергались остракизму.

С учетом сформулированных оговорок можно указать некоторые научные представления, которые в первую очередь интересны для формирования общевитологических представлений об организме и его теле. При этом такие представления можно разделить на две группы. К первой из них будут относиться представления об изучаемом, находящемся до прохождения семиотического порога, ко – второй после его прохождения.

I.

–  Современная астрофизика и космология (фридмановская модель Вселенной – Фридман, 1965, концепция Большого взрыва – Гинзбург,  1968, "зашнурованная" Вселенная Дж.Чу – Капра, 1994[20], антропный принцип Б.Картера[21] – Казютинский, 1996, теория струн – Массер, 2004).

– Представления Н.А.Козырева о Солнце как живом существе (Козырев, 1991).

– Организмические и гилозоистические концепции в планетологии и геологии: концепция Геи Лавлока (Lovelock, 1979, 1991); идущая от Анаксимандра концепция апейрона, концепция Земли Виньковецкого (Виньковецкий, 1971).

– Физическая химия гетерофазных коллоидных систем.

– Кристаллогенетические концепции реального кристалла[22].

– Гилозоизм и гилозоистическое понимание Космоса[23] (Аристотель, стоики и т.д.).

II.

– Организмические представления языка (В. Гумбольдт, А. Шлейхер).

– Представления об органонах (органонах суждений) в философии и логике.

– Организмические представления в социологии (начиная с Г.Спенсера).

– Организмические представления культуры.

– Учение В.В.Докучаева о почве (Докучаев, 1883)[24].

– Учение о ландшафте[25] и, в частности, культурном ландшафте (Ландшафт…, 1997).

В-третьих, интересны многие междисциплинарные концепции, которые схватывают отдельные важные стороны организма как такового (безотносительно к конкретному его субстрату). Таковы[26] холизм (в духе Я.Сметса – Smuts,1926), тектология А.А.Богданова (Богданов, 1989), теория[27] систем (связываемая с Л. Фон Берталанфи – Берталанфи, 1993), теория сложности, теория сложных систем (Бусленко и др., 1973), теория самоорганизации (Моисеев, 1985), теория порядка (Kauffmam, 1993), теория информации (в разных версиях – от теории количества передаваемой информации К.Шеннона – Шеннон, 1963 до попыток построения качественной теории информации – Шрейдер, 1967, Шрейдер, Шаров, 1982), теория хаоса (Cohen, Steward, 1994), теория катастроф Р.Тома (Арнольд, 1983), эволюционика (Урманцев, 1988;  ср. глобальный эволюционизм Э.Янча – Янч, 1979), составистика (Петров, 2001), неравновесная термодинамика и синергетика (Хакен, 1986), кибернетика (Винер, 1968), диатропика (Чайковский, 1990), общая морфология (Чебанов, 1984; ср. Любарский, 1996, в которой дается иная трактовка практически той же проблематики), представление о третьей (по отношению к детерминистской или вероятностной) картине мира (Кудрин, 2001), темпорология (Конструкции…, 1996) и т.д.

В-четвертых, для создания междисциплинарного (витологического) представления об организме может быть полезна концепция междисциплинарных картин описания.

Эта концепция исходит из того, что изучение одного аспекта организации на материале разных дисциплин является одним из способов распредмечивания – приемом, появляющемся в методологизме для преодоления дисциплинарной разобщенности при совместной деятельности представителей разных профессий.

Среди универсальных междисциплинарных картин описания можно выделить два типа.

А.П.Сопиковым в 1970-ых годах было выделено шесть взаимонесводимых друг к другу синхронических картина описания: субстратная (занимающаяся аристотелевской материей, составом), структурная (осознаваемая через элемент-структурные отношения – см., напр., Щедровицкий, 1965), энергетическая (в понимании В.Освальда – Освальд, 1914; ср. Польман, 1994), функциональная (Марков, 1982), программная (в управленческом и биолого-генетическом понимании) и ценностно-целевая (Чебанов, 1986[28]). Их наименование и интерпретация могут в деталях различаться, но важно то, что более четверти века рабочих и публичных обсуждений этого вопроса не позволили дополнить этот перечень какой-либо новой картиной сопоставимого уровня общности.

Сопряжение таких картин дают "скульптуры". Так, функциональная и программная картины дают скульптуру – кибернетику (Винер, 1968), субстратная и структурная – морфологическую, общую морфологию (Чебанов, 1984) и т.д.[29]

Сложнее вопрос об универсальных диахронических картинах описания.

Прежде всего, можно говорить об историзме, исторической картине. Речь идет о том, что рассмотрение действительности как беспредельно дробной последовательности синхронических срезов и основанные на таком рассмотрении объяснительные схемы оказываются  привлекательными не только для многих индивидуальных исследователей и проектантов, но и для многих профессиональных сообществ. В результате история в самых разных трактовках (того или иного генетического мифа, первых дней Творения или гипотетического Большого взрыва) оказывается предметом совместного интереса представителей разных профессий, каждая из которых занимается своим кусочком всеобщей истории Вселенной, включая историю планеты Земля и населяющего ее человечества (см., напр., Грушин, 1961; Еськов, 2000; Лооне, 1980; Развитие…, 1982).

История отличается от генезиса – логической схемы описания истории (Грушин, 1961). К генезису как к логике истории, к "логике вещей" относится "диалектическая логика" (Ильенков, 1974).

Третий аспект рассмотрения – изучение динамики истории, ее движущих сил. При соотнесении генезиса и динамики истории возникает вопрос о категоризации описания, различении временных изменений, истории, эволюции, инволюции и т.д. (Любищев, 1982), что является предметом занятий в эволюционизме, эволюционике (Урманцев, 1988; ср. Чайковский, 1990).

Специальным междисциплинарным аспектом подобных изысканий является изучение времени, темпорология (Конструкции…, 1996).

Таким образом, можно говорить, по крайней мере, о четырех универсальных междисциплинарных диахронических картинах описания (все они не могут рассматриваться как сколько-либо устоявшиеся) – историзме, генетизме, эволюционике, темпорологии.

В-пятых, для постижения тела организма интересны междисциплинарные концепции, складывающиеся на основе постижения отдельных сторон мира (эманаций единого). Такие концепции исходят из того, что мир как единство (как и отдельные его части) обретает воспринимаемость, видимость, наблюдаемость, выражаясь через форму, ритм, число, цвет, звук, аромат, вкус, смысл[30] (Чебанов, 1984, 2005 а, б, в, г). Перечисленные категории понимаются не как нечто эмпирически данное, а как некоторые аспекты единой организованности, которые, в свою очередь, имеют свое эмпирическое выражение.

Так форма, понимаемая категориально, т.е. в качестве аспекта подобной организованности, сама по себе “безвидна”. Она изучается на материале анатомических фигур, порождая в соединении с умозрением форм морфологию (Чебанов, 1984, 2005 г). Число в таком понимании фигурирует в пифагорейской традиции, доходящей до настоящего времени в традиции математики, арифмологии (Спафарий, 1978) и нумерологии (Дьюиси, 2004). Ритм в близком смысле рассматривается в работах В.В.Налимова (Дрогалина, Налимов, 1978). С цветом и звуком имели дело А.Н.Скрябин и К.К.Сараджев (Цветаева, Сараджев, 1988.). Примером подобной работы со смыслом в указанном аспекте является традиция изучения коллективной психики, простирающаяся от К.Юнга до С.Грофа, аналогичный подход к явлению запаха описан в романе П.Зюскинда "Парфюмер".

 

К витологическому постижению организма

 

Перечисленный в предыдущем разделе материал позволяет, даже не будучи полностью критически обработанным, позволяет дать следующий эскиз витологического представления об организме.

Итак, организм это то, что в различных его интерпретациях обнаруживает

·        Целостность (см. холизм)[31]

·        Оформленность (Чебанов, 1984, 2005г)

·        Фрактальность (Федер, 1991) в обобщенном понимании (автомодельность[32] – Чебанов, 1984, квазиголографичность)

·        определенной размерной структурой (Сухонос, 2000; ср. Численко, 1981)[33]

·        самоорганизацию, автокоррекцию и высокую компенсаторику

·        частичную зависимость и частичную независимость от субстрата[34]

·        сочетание централизованного и распределенного аппарата регуляции (управления)[35], иерархического и сетевого принципов (см., например, Олескин, Кировская, 2004) построения организма

·        избыточность (ср. Седьмой…, 1977), проявляющаяся, по крайней мере, в двух формах

·        -  хотя бы частичном множественном дублировании компонентов (структурных, функциональных, программных, управляющих и т.д. – ср. Астафьев, 1978)

·        - несоизмеримости доли частей организма, вовлеченных в стандартное его функционирование, и целого организма (обычным является различие в 4-5 порядков; ср. лампу накаливания и ее светящийся волосок)

·        наличие разных типов регулярностей (Чебанов, 1999б).

·        антиномичность (наличие разнонаправленных процессов в организме – одновременное проявление противоречащих друг другу регулярностей, одновременное протекание процессов синтеза и распада – ассимиляции и диссимиляции,  одновременное упрощение в одних аспектах и  усложнение в других в ходе изменений и т.д. – см., напр., Дубров, 2003)

·        гетеротемпоральность (разворачиваемость организма в разных временах и частичная детерминированность прошлым)

·        гетероиерархичность, т.е. вхождение одного и того же компонента в несколько иерархий (ср. Блехер и др., 2004)

·        лабильность, обеспечивающая постоянное изменение организма, постоянное обновление режимов функционирования организма  за счет устаревания одних, и появление других (в т.ч., за счет превращения спонтанных проявлений жизни в функции организма; ср. внимание к большей лабильности молодого организма как форму констатации его большей жизненаполненности)

·        разнообразие (Чайковский, 1990; Чебанов, 1984, 2005 б, г), проявляющееся в двух вариантах[36]

·        -гетерогенности[37] – неоднородности каждого экземпляра, наличии у него строения, постигаемого морфологией (мерономией – Чебанов, 1984) и

·        -полиморфизме – недождественности и даже непохожести друг на друга любых двух экземпляров организмов, описываемой таксономией (о развитии таксономии и ее связи со становлением типологического подхода см., напр., Розова, 1983, 1986).

·        половая определенность как особая форма полиморфизма, проявляющая в поле биологических организмов, гендерности психо-социальных и особой полярности у организмов физико-химических (Чебанов, 2005 д)

·        устойчивость неравновесия (Бауэр, 1935)

·        появление путем деления, почкования, формирования зародышей (зачатков)[38]

·        наличие онтогенеза – закономерной временной последовательности стадий изменений конкретных организмов от их появления до исчезновения (в результате разрушения под действием внешних сил или саморазрушения, преобразования в другие организмы путем трансформации, деления или слияния и т.д.) [39]

·        способность генерировать регулярности, ритмы (Чебанов, 1995б, Chebanov, 1993a)

·        и т.д. (на данной стадии исследований список открыт).

Последнему свойству принадлежит особая роль (см. выше и следующий раздел).

Следует обратить пристальное внимание на то, что выявляется два типа организмов – наделенных и ненаделенных семиотической организацией. Не исключено, что это не просто два типа организмов, а между организменностью и наличием (отсутствием) семиозиса есть глубокая связь.

Приведенный перечень атрибутов организма позволяет систематизировать широкий спектр работ в этой области. При этом становится очевидным несколько их рядов:

- Работы, посвященные  одному из атрибутов. Такие работы могут производиться на материале одного (механического, молекулярного, биологического, социального и т.д.) или нескольких (все физико-химические, химические и биологические, биологические и социальные и т.д.) типов организмов. Возможны штудии того или иного атрибута у всех типов организмов. Беда подобных работ в том, что часто начинает рассматриваться соответствующий   атрибут организмов только одного типа, однако, для общих заключений привлекается материал и по организмам других типов. Другой проблемой является то, что при установке на выявление универсальных принципов, какие-то экстравагантные типы организмов могут не приниматься во внимание (например, матрилокальные патриархальные субкультуры), что не мешает формулированию якобы универсальных выводов. Так или иначе, область приложимости получаемых результатов оказывается неопределенной (см. вторую часть сноски 2) .

- Работы, посвященные рассмотрению нескольких (в пределе – всех) атрибутов организма у организмов одного типа. Именно таким образом развивается представление об организме в биологии, подобные же попытки делаются в геологии (Виньковецкий, 1971; Григорьев, 1961; Круть, 1978), кристаллографии (Гегузин, 1981; Руссо, Чебанов, 1985 и др.), социологии (органическая школа) или лингвистике (Гумбольдт, 1984; К.Ф.Беккер, Шлейхер, 1864). Проблемой при этом является полнота рассмотрения набора атрибутов или оправданность выделения того или иного их пучка. Кроме того, важно чтобы это было не только перечислительное рассмотрение определенного числа атрибутов, но и выявление характера их сопряжения друг с другом.

Особенно интересно рассмотрение вопроса об отношении модуса того или иного атрибута и их пучков к специфике организмов данного типа. Важно при этом тщательно следить за тем, чтобы при формулировании выводов не привлекать в явном или неявном виде данные по организмам других типов.

Для этой цели могут быть использованы конфигураторы (в смысле В.А.Лефевра – Лефевр, 1973) универсальных картин описания (напр., в понимании А.П.Сопикова – см. выше). Такие конфигураторы осуществляют сопряжение картин описания способ, специфичным для организмов каждого разряда (физико-химических, биологических, социальных и т.д.).

- Работы, посвященные взаимосвязи отдельных атрибутов друг с другом, которые могут относиться как к организмам одного, так и нескольких (всех) типов. При этом они могут быть как  эмпирическими  исследованиями конкретного материала, так и индуктивными обобщениями или даже носить аподиктический характер спекулятивного результата.

К сожалению, в значительной части работ, посвященной подобной проблематике, вопрос об их отнесенности к тому или иному из перечисленных рядов вообще не ставится, а если ставится и даже дается на него ответ, не приводиться оснований для заключения о корректности такого ответа. Поэтому на практике оказывается, что большая часть организмических представлений характеризуется неопределенностью сферой своего адекватного приложения, т.е. центральной оказывается опять же проблема адекватной интерпретации полученных результатов.

Тем не менее, отдельные черты и аспекты устройства организма могут успешно изучаться позитивистской наукой. Однако, совершенно очевидно, что организменность как таковая редко попадает в центр внимания исследователей и крайне сложна для какого-либо конструктивного изучения. Чаще организм оказывается предметом образно-экпертного схватывания (в духе В.Дильтея) или умозрительно-спекулятивного освоения.

 

Постижение жизни

 

А. Жизнь, организм и витология

 

Прежде чем говорить о постижении жизни, уместно напомнить сказанное в начале и подытожить уже рассмотренное.

Итак, с позиций общей витологии можно говорить об организме и жизни.

Организм обладает определенными строением, функционированием, энергетикой и т.д. Он появляется в результате тех или иных событий за один или несколько шагов, возникая de novo или каким-то образом отчленяясь от ранее существовавшего организма (что зависит от типа организма), проходит какие-то закономерные стадии индивидуального развития и далее превращается в труп (полностью или частично) или перерождается (также полностью или частично) в другой организм (организмы).[40] 

Организм, имея реализацию на том или ином субстрате, представлен телом. Таким субстратом может быть оформленные вещество (вещества), поля (волны), процессы или какие-то иные образования (душа в христианском понимании, тонкие тела оккультистов и т.д.). На теле как на материи (в понимании Аристотеля) разворачивается функциональная структура организма. Относительно целостные и важные фрагменты функциональной структуры образуют экстракорпоральные органы (например, образование как результат успешно осуществленного воспитания и обучения), которые наряду с телом, являются составляющими организма.

Важнейшим свойством организма является генерирование им тех или иных регулярностей, закономерностей, ритмов. Чем сложнее такие регулярности, тем сложнее, разнообразнее и витиеватее функционирование организма, тем тоньше он устроен функционально.

Жизнь проявляет как нарушение регулярностней – закономерностей, ритмов. Если таких отклонений от правильных регулярностей нет, то ситуация выступает как отсутствие жизни даже при наличии высокой активности (ср. "не жить, а вертеться как белка в колесе", "чувствовать себя винтиком машины").

Такое понимание жизни как нарушения закона при обязательности его наличия, недопустимости беззакония имеет давнюю традицию. Так, свобода, принесенная Христом, невозможна без Закона Моисея. Однако, в научном дискурсе такое понимание жизни наталкивается на серьезные методологические трудности.

Самым трудным в практическом отношении в приводимой трактовки жизни является вопрос о проявлении жизни как нарушении регулярности: как отличить проявление очень сложного типа регулярности от нарушения регулярности? Этот вопрос сходен с подобными вопросами в теории вероятности (в частности, с трактовкой вероятности как неопределенно сложным алгоритмом) и математической статистике (Колмогоров, 1986, 1987).

Прежде всего, в этом кусте знаний принято различать детерминистические, случайные и неопределенные процессы (Тутубалин, 1992). Детерминистические процессы описываются теми или иными детерминистическими функциями, а случайные процессы – случайными функциями, т.е. такими, для которых вероятность является пределом схождения частот. В отличие от последних неопределенные процессы характеризуются тем, что описывающие их частоты событий не сходятся к пределу. С этой точки зрения, в согласии с развиваемой трактовкой жизни ("по определению"), проявление жизни выступает как процесс неопределенный – если бы обнаружилось, что такие проявления сколько-либо систематичны (т.е. описываются какими-либо регулярностями), то это автоматически указывало бы на наличие какого-либо организма, генерирующего эти регулярности.

Изложенная позиция абсолютно ясна с принципиальной точки зрения. Однако, ее практическая реализация наталкивается на очень серьезные осложнения. Дело в том, что в статистике отсутствуют методологические инструменты для подтверждения или опровержения подобных суждений, поскольку  для этого пришлось бы выдвигать в качестве нулевых гипотез  неопределенно большое число распределений, а далее показывать, что эмпирическое распределение событий, определяемых проявлением жизни в функционирующем организме, не удовлетворяет ни одному из них.

Более того, на практике принято неопределенные процессы и распределения аппроксимировать теми или иными случайными (предельными) функциями, т.е. фактически имеет место отказ от работы с неопределенными процессами. В таком случае оказывается, что невозможны ни эмпирическая проверка развиваемого подхода, ни использование его в качестве средства диагностики наличия проявления жизни.

Несколько особняком от современного мейнстрима, поэтому, стоит очень интенсивное ныне изучение распределений с неопределенными центральными моментами – распределения Ципфа, Н-распределений и т.д. (Философские…, 2002). В обсуждаемом контексте очень примечательно то, что соответствие этим распределениям рассматривается как критерий целостности (Арапов, Шрейдер, 1978; Шрейдер,  Шаров, 1982) или наличия смысла (Налимов, 1978). Интересно при этом то, что, к примеру, тексты Нового Завета оказались хорошо удовлетворяющими  этому распределению.

Конечно же, указанные приложения Н-распределений являются средствами нащупывания тех или иных свойств организмов (не жизни!), однако, тех, которые имеют непосредственное отношение к организму как субстрату, на котором возможно проявление жизни.

Понятно также, что подобные попытки приблизиться  к постижению жизни являются не более, чем попытками. Видимо, иначе и быть не может, поскольку научный подход ориентирован на то, что законосообразно, повторяемо и наблюдаемо. Заданная же интенция жизни такова, что она не обладает ни одним из указанных свойств. Поэтому-то и необходимы какие-то иные пути постижения жизни.

В связи с вышеизложенным, прежде всего, очевидно, что постижение жизни является предметом личностного знания (Полани, 1985), результатом осуществления особой экспертизы (Бешелев,  Гуревич, 1980; Chebanov, 1988). При этом, так или иначе, подобное постижение будет всякий раз постижением тех или иных проявлений жизни. Вопрос же об источнике жизни может при этом вообще не ставиться.

Какая бы то ни было категоризация представлений о жизни, а также рассмотрение вопроса об источнике жизни, оказывается связанной с обращением к идее духовной природы жизни[41]. В этом контексте и интересно понятие логоса живого.

Собственно, такого понятия как "логос живого" в истории мысли нет (если не говорить о каких-то маргинальных сочинениях). Речь идет по сути дела о рождении нового понятия. Тем не менее, кое-что интересное для его формирования в истории есть.

Исключительное место принадлежит (начиная с Евангелия от Иоанна) Логосу в христианстве как религии Бога Слова. Христос говорит: "Я есмь путь и истина и жизнь" (Ин., 14, 6). Это утверждение практически точно отвечает на вопрос, формируемый в развиваемой концепции жизни, причем сразу дает ответ и на вопрос об источнике жизни.

Стоики рассматривают эманирование Космосом сперматических логосов, которые спускаются на материю и определяют существование конкретных вещей. При этом сперматические логосы раскрывают способ существования пневмы (Столяров, 1995). Подобные идеи в тех или иных интерпретациях  получают распространение в среде стоиков и неоплатоников, составляют сюжеты их взаимодействия с христианством во II–IV вв.

Одной из важнейших линий взаимодействия христианства, стоицизма и неоплатонизма являются дискуссии о природе Логоса, в которых выверяется христианская догматика. При этом в истории Церкви, неоднократно наблюдаются обострения внимания к этой тематике. Так, при разных исторических обстоятельствах и по разным поводам это имело место у Климента Александрийского, в Каппадокийском кружке, у Августина, Дионисия Ареопагита, Григория Паламы. Эта же проблематика разрабатывалась и русскими философами Серебряного века.

Однако, в контексте обсуждаемой темы при обращение к этому материалу возникают серьезные проблемы. Дело в том, что данная проблематика сформировалась в едином поле античной мысли – как философской, так и "научной", в поле, которое не было отделено и от реалий религиозной жизни Античного мира. Став же частью, а в известной мере, и центром христианской догматики, эта тематика оказалась в поле пристального внимания Церкви.

Такое положение вполне понятно и оправдано. Дело в том, что данная тематика затрагивает принципиальнейшие проблемы, касающиеся самой сути жизни. При этом она принадлежит не просто к сфере личностного знания, но к сфере откровения и соборного опыта. Поэтому данная тематика прямо-таки провоцирует на проявление самочинности. Неслучайно поэтому, к примеру, что увлеченный этой тематикой Филон Александрийский оказывается отцом многих ересей  I–IV вв.

С другой стороны, пройдя через горнило догматических дискуссий в христианской традиции эта проблематика оказалась замкнутой в рамках богословия и утратила связь с философскими и (пред)научными штудиями – для христианской мысли, озабоченной задачей спасения,  проблемы конкретного знания, имеющего эмпирическую базу, оказались на далекой периферии. 

 

Б. Жизнь в представлениях Св. Григория Паламы

 

Некоторым исключением являются представления Св. Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского, сложившиеся в Византии в ХIV веке во время богословского спора о природе Фаворского света (Беляков, 1994; Киприан, 1950). В результате были выработаны формулировки учения о нетварных энергиях и учение об отношении Бога к миру.

Для этого была сформулирована антиномия "существования Бога в Своей сущности" и "существования Бога вне Своей сущности". Согласно представлениям Паламы, базировавшихся на мнениях отцов церкви, "Бог вне Своей сущности" – это нетварная энергия, исходящая в мир, творящая и оживотворяющая его. Нетварная энергия обладает всеми атрибутами и свойствами Божества. Проявления единой нетварной энергии многообразны. Жизнь представляет собой одно из проявлений нетварной энергии. Другая форма нетварной энергии была явлена на горе Фаворе во время Преображения Господня.

В "Физических главах" одного из творений св. Григория "Физические, богословские, нравственные, практические и очищающие от заразы Варлаама главы" вопросу жизни посвящены главы 30-32. Палама различает здесь три вида живых существ – три типа организмов: ангелов, людей и животных.

Нетварная энергия, пронизывая тварный мир (как вещественный, так и невещественный), может проявляться в виде "чуда жизни", имеющего трансцендентную причину.

Проявляться жизнь может в двух ипостасях – "жизни по сущности" и "жизни в действии". Ангелы, по Паламе, обладают только "жизнью по сущности"; они разумны, духовны, бессмертны, нетленны. Животные обладают только "жизнью в действии", оживотворяющей их "земляное тело"; они неразумны, недуховны, смертны и тленны. Люди же имеют как "жизнь по сущности", так и "жизнь в действии"; их душа разумна, духовна, бессмертна, нетленна (см. табл. 2).

 

Табл.2.  Жизнь и живые тела по Св. Григорию Паламе

 

 

животные

человек

ангелы

жизнь по сущности

-

 +

+

жизнь по действию

+

+

-

 

Жизни биологической соответствует у Паламы "жизнь в действии". Ее имеют люди и животные, для того, чтобы "оживотворять соединенное с ними земляное тело"; ангелы же не имеют "земляного тела" и, следовательно, не имеют жизни его оживотворяющей. Жизнь эта, имеющая трансцендентную миру причину, чудесно проявляется в имманентном миру организме, одновременно творя его.

Разные типы живых существ обладают жизнью в разной степени. Это связано с "насыщенностью" нетварной энергией. Степень "насыщенности" и, по Паламе, подобия определяется "расстоянием", на котором находится живое существо от источника нетварной энергии (Бога). Здесь можно построить следующий ряд: ангелы, существа невещественного мира, наиболее "насыщены" нетварной энергией; человек, стоящий на грани вещественного и невещественного миров, "насыщен" нетварной энергией в средней степени (после грехопадения); животные, существа полностью принадлежащие вещественному миру, "насыщены" нетварной энергией в наименьшей степени.

Таким образом, Палама прямо говорит об организмах разных типов, жизни и источнике жизни, причем в смысле, очень близком к развиваемому в данной работе. Однако, для того, чтобы это делать, Палама как обладает индивидуальным духовным опытом, так и опирается на опыт Церкви. Поэтому развиваемые им представления формируются в совершенно другом дискурсе.

Вместе с тем, видно, что Палама оперирует тем же кругом понятий, что и Св. евангелист Иоанн или участники дискуссий о Логосе II–IV вв. (сущности, энергии, пневма, логосы). Очевидна, в частности, связь его представлений о нетварных энергиях и понятием Логоса. Именно поэтому его представления являются, пожалуй, лучшим имеющимся ответом на поставленные вопросы.

При этом учение Паламы может рассматриваться в двух разных аспектах.

Во-первых, это некоторый личностно и жизненно важный ответ на онтический вопрос, который при наличии веры обладает абсолютной  достоверностью.

Во-вторых, это некоторая весьма совершенная логическая конструкция, в которой проведена та работа, осуществить которую предлагается в начале данной работы: очерчена эмпирическая база (имеющийся опыт – бытовой и духовный), описана  некоторая  упорядочивающе-объясняющая конструкция (представление о разных проявлениях жизни, выделение разных типов существ и т.д.) и рассмотрен сверхопытный источник жизни.

К сожалению, линия мысли Паламы, связанная с представлением о жизни и ее источнике не имела дальнейшего продолжения и в богословской традиции она ушла на периферию. Подобная тематика, связанная с конкретными областями знания, не получила развития и в русской философии Серебряного века.[42] Наука же Нового времени вообще утратила связь с этой традицией, не освоила ее результатов[43]. Так, наука и философия почти всего ХIХ и всего ХХ века вообще не обращается к этим представлениям.

Ничего же подобного в философии и частных дисциплинах последних двух столетий сделано не было. Некоторыми исключениями являются работы Ф.Шеллинга (с его учением об организме) и его окружения (в особенности Л.Окена – Райков, 1969), но они явно имеют периферийный характер и практически не влияет на доминирующие представления. Амбициозная программа создания витализма Г.Дриша (Дриш, 1915) и значительно более тонкие разработки этой идеи В.Н.Карповым (Карпов, 1909) также не только не выходят за пределы изучения организма, но даже декларируют, что сущность жизни заключается в специфике организации  ее материи (в понимании Аристотеля) – организма.

 

Аполлоновская и дионисийская жизнь

 

Говоря о логосе жизни можно и нужно обратить внимание еще на один сюжет. Ф.Ницше в 1872 г. (Ницше, 2000) сформулировал намеченную в немецком романтизме (Ф.Шлегель, Ф.Шеллинг) оппозицию аполлоновского и дионисийского начал – начал культуры и, можно сказать, начал бытия вообще. Аполлоновское начало светлое, рациональное, оформленное. Дионисийское начало, напротив, темное, экстатически-страстное, хаотическое, оргиастически-иррациональное, неоформленное.

У того, кому приходятся настойчиво размышлять над природой жизни и организма – не только биологическими, но и психологическими, культурными, социальными – с этой оппозицией возникают вполне определенные ассоциации. Дело в том, что соприкосновение с жизнью и организмом обнаруживает два их парадоксальным способом противоречивых свойства – необычайную хрупкость конкретного организма и эфемерность пребывающей в ней жизни и необоримость жизни как некоторой стихии, которая найдет себе способ проявиться в сонме порожденных для этого организмов, заполняющих все имеющееся жизненное пространство. Не это ли есть проявление аполлоновского и дионисийского начал жизни? Проявляется это весьма многообразно.

Начать можно с ситуаций биологических.

Во-первых, зачатию у большинства организмов предшествует массовая гибель гамет, а сам факт оплодотворения с чисто статистической точки зрения является чудом – событием крайне мало вероятным. Не редки, а у некоторых организмов и совершенно обычны, гибель не только гамет, но и оплодотворенных яйцеклеток, личинок, мальков, семян и т.д. В результате половозрелового состояния у одних организмов достигает сравнительно небольшая, а у других ничтожная часть образовавшихся зигот. Тем не менее, если речь не идет о вымирании вида, популяция достигает максимально возможно численности, заполняет весь объем имеющейся экологической ниши и "стремится" превзойти ее. Жизнь – не говоря уже о совершенстве – отдельно взятой особи в этом потоке жизни почти ничего не значит. В этом проявление дионисийского начала жизни популяции на разных этапах онтогенеза ее особей.

Вместе с тем, для того, чтобы конкретный индивид достиг какой-то стадии онтогенеза, необходимо чтобы произошло огромное количество изумительно согласованных – аполлоновских! – процессов: сработали все ферменты, участвующие в метаболизме, в цепи переноса электронов  синтезировались бы макроэрги, правильно прошло бы множество митозов, а хромосомы с изумляющей точностью претерпели бы коньюгацию в мейозе и т.д. При этом растаскивание  хромосом на фоне замирания метаболизма во время митоза живо напоминает раздирание козленка во время дионисийских оргий, порядок которых определяется особым ритуалом, само наличие которого есть проявление начала аполлоновского.  

 Во-вторых, как существование отдельного биоценоза, так и биосферы в целом характеризуется тем, что они стремятся заполнить все доступное пространство, т.е. проявляют себя дионисийски. Вместе с тем, каждый входящий в биоценоз вид обладает строго определенными особенностями, допускающими возможность его существования во вполне конкретно  заданных условиях, т.е. организован аполлоновски.

Подобным же образом жизнь отдельного человека или общества складывается из взаимодействия очень хрупкого замысла как аполлоновского начала и неотвратимой неизбежности стечения стихийных – дионисийских! – обстоятельств. Тоже можно сказать и об отдельных сторонах жизни общества – культуре, политике, экономике…

При этом обращает на себя внимание следующее. Оказывается, что даже существо, наделенное аполлоновской жизнью, не так уж легко может быть ее лишено.  При попытке же лишения ее происходят те или иные, иногда очень глубокие перестройки организма компенсаторного характера. В том случае, если сила таких деформирующих воздействий относительно велика, то возникают весьма экзотические девиантные варианты организма, подрывающие и разрушающие целостность организмов более высокого уровня[44]. При этом эти девиантные организмы вызывают нравственное и эстетическое  отторжение, несмотря на их высокую жизнеспособность. Тем самым можно утверждать, что неблагоприятные обстоятельства жизни способны порождать такие формы организмов, которые делают эти организмы источником опасности для существования других организмов. Таким образом, оказывается, что существо, наделенное аполлоновской жизнью в благоприятных условиях, оказывается носителем жизни дионисийской при обстоятельствах неблагоприятных.

Последнее наблюдение исключительно важно, по крайней мере, в двух отношениях.

Во-первых, возникает мысль о том, что аполлоновская и дионисийская жизни – не разные жизни, а разные проявления одной жизни.

Во-вторых, для целей медицины, педагогики, социальной инженерии и т.д. очень важен вывод о том, что при неблагоприятных обстоятельствах в популяции накапливаются девиантные организмы. Препятствовать этому можно гармонизацией обстоятельств жизни организмов. 

Проиллюстрировать сформулированные положения могут следующие примеры.

Живой организм (микроб, растение, животное и человек), не отягощенный наследственной патологией и находящийся в подходящих для него условиях, развивается так, что у него развиваются все характерные для его вида и пола морфологические детали и особенности физиологии. При этом каждая деталь строения и особенность физиологии представлена не одним вариантом, а некоторым правильно организованным спектром индивидуальной изменчивости – рефреном, повторяющимся полиморфическим множеством (Чебанов, 1984, 1988; Мейен, 1977б; Meyen, 1973). Такое положение дел может трактоваться как проявление аполлоновского начала жизни. Однако, оказывается, что число таких организмов не так уж велико – далеко не все организмы попадают в (суб)оптимальные условия и имеют неотягощенный генотип. Это и позволяет говорить, что аполлоновская жизнь – жизнь в определенном смысле дорогая, предполагающая наличие практически неограниченных ресурсов. При этом порою даже совсем незначительное нарушение условий обитания или незначительный дефект генотипа являются угрозой для такой апполоновской жизни (ср. выбраковку организмов при селекции, выбраковку строевого леса или дерева, для  изготовления музыкальных инструментов и т.д.).

В том же случае, если организм отягощен генетически и/или находится в неблагоприятных условиях, то, скорее всего, он не погибнет, а приобретет какие-то нехарактерные, порою явно выродочные, черты. При этом может оказаться, что такая выродочная форма будет очень жизнеспособной (в особенности в неблагоприятных условиях) и начнет вытеснять аполлоновские формы. Наиболее показательны в этом отношение  сине-зеленые водоросли, которые, с одной  стороны, практически бесконечно пластичны (вплоть до утраты основных таксономических признаков), а с другой – почти беспредельно жизнеспособны, в результате чего способны в неблагоприятных условиях вытеснять все остальные организмы, демонстрируя тем самым, необоримость дионисийского проявления жизни (см., напр., Кондратьева, 1989).

Впечатление универсальности и фундаментальности дионисийской жизни возникает и от оппозиции пейзажного английского и регулярного французского парков, притом, что парк второго типа спонтанно превращается при отсутствии ухода в нечто, подобное парку первого типа.

Подобные ситуации наблюдаются в жизни и человека в целом, и в отдельных областях его деятельности. Хорошо известно, насколько трудно и дорого вырастить здорового, гармоничного, социально и культурно адекватного  человека аполлоновского типа. Не менее известно и то, что человек (в том числе, ребенок, отрок, юноша) обладает колоссальной пластичностью и практически неограниченными возможностями компенсаторики. В результате оказывается, что человек, имеющий значительные дефекты здоровья, большие пробелы в образовании или заметные дефекты воспитания может быть, не смотря на все, это весьма гармоничным и адекватным.

С другой стороны, не менее известно и то, что жизнь человека и отдельных сторон его личности не так-то просто прекратить, а вместо того, чтобы достичь состояния трупа, индивид приобретает черты некоторой девиантной формы. Очевидно, что об аполлоновской жизни речь при этом не идет. При этом, однако, жизнь не угасает, а может, по крайней мере, некоторое время[45] активно проявляться в дефектном  организме (в форме преступной, патологической, деструктивной и другой подобной активности). Понятно, что это проявление дионисийской жизни[46].

Рассуждения и наблюдения приведенного типа оказываются практически не закрепленными в культуре и, прежде всего, в культуре научной и философской. Это создает проблемы для распространения и передачи подобных представлений. Скорее подобное ощущение жизни представлено в поэзии и романтическом  искусстве, максимах практических политиков и рассуждениях их идеологов (от Платона до Макиавелли), приемах работы педагогов-энтузиастов (манипулирующих манками в атмосфере эмоционально сплоченного коллектива) и т.д.

Как представляется, именно надеждой на получение понятийных средств для  передачи подобных воззрений интересны работы школы Л.Г.Раменского-С.М.Разумовского (Разумовский, 1981; Раменский, 1971), в особенности в трактовке В.В.Жерихина и А.С.Раутиана.

Во-первых, речь идет о различении k- и r-стратегий в понимании Р.Мак-Артура и Э.Вильсона (MacArtur, Wilson, 1967). Первая из них – k-стратегия – заключается в производство малого количества потомков, о жизни которых заботятся родители. Это обеспечивает выживание до десятков процентов потомков. Эти типично аполлоновская стратегия. Вторая – r – стратегия заключается в производстве несметного числа потомков (оплодотворенных яиц, личинок, семян), из которых выживает ничтожная доля процента. Это дионисийская стратегия.

Несколько иначе трактуя этот вопрос, Л.Г.Раменский в работах 1935 и 1938 гг. различал три типа организмов (Раменский, 1971).

Первые – виоленты, силовики – определяют лицо биоценоза (являются видами-эдификаторами), имеют ограниченные, но достаточно устойчивые продуктивность и численность. Однако при тотальных изменениях биоценоза они обычно не выживают. Т.о. в их случае можно говорить о балансе k- и r-стратегий, апполоновского и дионисийского начал.

Эксплеренты характеризуются тем, что при любых подходящих условиях имеют тенденцию к неограниченному размножению, что ограничивается либо исчерпанием ресурсов (в случае отсутствия конкурентов), либо подавлением конкурентами. Виоленты как раз и являются такими конкурентами, на стороне которых всегда оказывается выигрыш. Очевидно, что эксплеренты являются обладателями r-стратегии, носителями дионисийской жизни.

Третьи – патиенты – никогда не обладают высокой численностью. Это обеспечивается разными силами – высоким давлением виолентов (например, так ограничивается численность мхов травянистыми растениями на лугах), высоким уровнем гибели потомства (спор и соредиев, служащих для размножения лишайников), заботой о потомстве (у обезьян или человека до XVIII века, точнее, до времени, пока он не стал видом-эдификатором). В силу сказанного, однозначно соотнести патиентов с k- и r-стратегиями, апполоновским и дионисийским началами невозможно, хотя и видно, что для каждого организма их патиентный статус обеспечивается определенным соотношением k- и r-стратегий.

В.В.Жерихин, А.С.Раутиан и их коллеги, развивая представления Л.Г.Раменского-С.М.Разумовского, показали, что, виолентность, эксплерентность и патиентность не являются неизменными характеристиками видов, а являются характеристикамии видов в определенном состоянии биоценоза (Жерихин, 2003). При изменении биоценоза происходит изменение экологического статуса видов. При этом происходит вымирание старых виолентов и эксплерентизацация старых патиентов. Часть новых эксплерентов становится новыми виолентами, а остальная их часть превращается в патиентов. Тем самым происходит изменение проявления k- и r-стратегий, апполоновской и дионисийской жизни.

На основе приведенных представлений В.В.Жерихин и его коллеги описывают как сукцессионные серии отдельных биоценозов, так и биосферы в целом на протяжении ее геологической истории. Более того, В.В.Жерихин показывает, что разрабатываемый аппарат может быть применен и к описанию социальных процессов[47] (Жерихин,    2003, С. 374-382). В частности, этот аппарат использовался для описания процессов распада Варшавского пакта и СССР и последующего формирования постсоветского социума. При этом, например, шел распад старых виолент – госструктур и ВПК, прежние патиенты (диссиденты, фарцовщики, ИТР) эксплерентизировались (всеобщая политизация, челночная торговля, кооперативное движение, манипулирование с ваучерами и т.д.) и из них выделились новые виоленты (нефтяной и газовый бизнес, энергетика).

В ходе этих наблюдений шлифовался и сам обсуждаемый аппарат.

Конечно, не все в развиваемом подходе может быть безоговорочно использовано для разработки обсуждаемой темы.

Безусловно, представление о k- и r-стратегиях, виолентах, эксплерентах и патиентах и динамике их взаимных переходах дает богатый материал для описания проявления жизни в организмах разной природы. Точно также большим эвристическим потенциалом в этой области обладает представление об аполлоновской и дионисийской жизни. Однако, возникает вопрос действительно ли о жизни при этом идет разговор или же опять при этом рассматривается функционирование организма, однако, в данном случае, функционирование весьма сложное и тонкое. При этом, как и говорилось в самом начале, различить проявление жизни и сложное функционирование очень непросто.

То обстоятельство, что аполлоновская и дионисийская жизнь являются проявлениями одной жизни, эффективность и простота представления динамики численности через k- и r-стратегии, взаимопревращения виолентов, эксплерентов и патиентов указывают на то, что, во всех этих ситуациях, скорее всего, речь идет о сложном функционировании организма биоценоза, а не о проявлении жизни.

Тем не менее, интенция представлений об аполлоновском и дионисийском начале интересна в обсуждаемом контексте не только надеждой на постижение живого, но и проясняет нечто в отношении жизни к логосу.

Если отвлечься от вышеприведенного рассмотрения апполоновского и дионисийского проявления жизни, а вернуться к исходной романтически-философской трактовке аполлоновского и дионисийского начал, то представляется вполне очевидным то, что логос может быть соотнесен только с аполлоновским началом. Дионисийское же начало предстает как в принципе не соотносимое с каким-либо логосом, скорее обнаруживая свою связь с хаосом. Однако, как рассмотренный выше, так и иной материал свидетельствуют о том, что положение дел при этом оказывается сложнее.

Дело, в частности в том, что проявление дионисийского начала также не является принадлежностью хаоса, а предполагает наличие разнооразных способов упорядоченности (ср. Чебанов, 1999б). Более того, оказывается, что не только дионисийские оргии подчинены  строгому ритуалу, но и иные упомянутые появления дионисийского начала довольно легко описываются теми или иными законами[48].

Применительно к проблематики витологии, дионисийское проявление жизни, описываемое теми или иными регулярностями, законами уместно соотнести с таким нарушением витальности как самособойность (Чебанов, 1995б), заключающимся в том, что жизнеподобные феномены порождаются как результат функционирования организма, или нежитью – образованием, не связанным с источником жизни, но несущим в себе хотя бы в прошлом искру жизни и продолжающим ее имитировать (там же[49]).

Так или иначе, хотя бы некоторые дионисийские проявления жизни оказываюися описываемыми теми или иными законами. Само это обстоятельство фундаментально противоречит самой интенции жизни. С другой стороны, вполне резонно полагать в дионисийской жизни присутствие какого-либо логоса. Таким образом, по крайней мере, в развиваемом дискурсе логос не тождественен закону.

Более того, можно говорить о том, что логос аполлонической жизни появляется как некоторый канон – то, что, допуская варьирование составляющих компонентов, сохраняет смысл. Внешне же жизнь проявляется как нарушение закона связи варьирующихся фигур.[50]

Так или иначе, различение апполоновского и дионисийского начал позволяет предельно напряженно поставить вопросы о соотношении организма, трупа, жизни и смерти, рассмотреть весьма тонкие вопросы динамики организмов, а может быть и понять нечто в природе жизни. В этом ценность этого различения для общей витологии.

__________________________________________

 

Итак, приходится констатировать, что почти всегда, когда речь идет о жизни как предмете постижения и деятельности, дело оборачивается даже не постижением каких-то ее проявлений, а обращением к организму, причем обычно не к организму в его целостности, а к отдельным сторонам его организации.

Обращения же к жизни как к таковой чрезвычайно редки, а реальных результатов ее постижения практически нет.

Наиболее же интересные достижения ныне мало кому известны и/или не воспринимаются как относящиеся к рассматриваемой проблематике.

Поэтому-то обсуждаемая область и представлена в основном набором интерпретаций отдельных сторон организации (прежде всего субстратно-телесных) того или иного типа организмов, причем характер соотношения между собой этих интерпретаций почти никогда не прояснен.

 

Литература[51]

 

Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977.

Айрапетян В. Толкуя слово: Опыт герменевтики по-русски. М., 2001.

Андреев Д.Л. Роза мира. М., 1991.

Арапов М.В., Шрейдер Ю.А. Закон Ципфа и принцип диссимметрии системы // Семиотика и информатика. Вып.10, М., 1978.

Арнольд В.И. Теория катастроф. М., 1983.

Астафьев А.К. Философские аспекты синтеза понятий в технике и биологии (на примере теории надежности). Л., 1978.

Бабаева А.В. Формирование “социального тела” в европейской культуре // Социальная аналитика ритма. Сборник материалов конференции. СПб, 2001.

Бажанов Н.. Воробьев А., Александров М., Пашков Е. Лазерная флюоресценция против гнойной инфекции // Российская врачебная газета, 2002, 19 ноября.

Бауэр Э.С. Теоретическая биология. М.-Л., 1935.

Беклемишев В.Н. Биоценологические основы сравнительной паразитологии. М., 1970.

Беляков О.В. Концепция жизни святого Григория Паламы // Спекулятивная биология человека. СПб, 1994.

Бергсон А. Творческая эволюция. СПб., 1914.

Бешелев С.Д., Гуревич Ф.Г. Математико-статистические методы экспертных оценок", М., 1980.

Берталанфи фон Л. История и статус общей теории систем // Системные исследования. Ежегодник. М., 1973.

Блехер Е., Бортников Б., Казаков И., Пахомов Д. Повышение конкурентоспособности компании Harley Davidson через переход к самообучающейся организации // www.kazakov.biz/files/HD.pdf, 2004.

Богданов В.В. Тектология. Всеобщая организационная наука. Кн. 1-2. М., 1989.

Богин Г.И. Субстанциальная сторона понимания текста. Тверь, 1993.

Бусленко Н.П., Калашников В.В., Коваленко И.Н.. Лекции по теории сложных систем. М., 1973.

Вернадский В.И. Размышления натуралиста. Научная мысль как планетарное явление. М., 1977.

Винер Н. Кибернетика. М., 1968.

Виньковецкий Я.А. Геология и общая теория эволюции природы. Л., 1971.

Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958.

Вышенская Т.Д. Развитие полимерного андроцея у некоторых представителей семейства Teaceae D. Don. Афтореф. на соиск. уч. степ. канд. биол. наук., Л., 1981.

Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988.

Гвоздев В.А. Регуляция активности генов, обусловленная химической модификацией (метилированием) ДНК // Сорос. образ. ж. 1999. N.10.

Гегузин Я.Е. Живой кристалл. М., 1981.

Гинзбург В.Л. Как устроена Вселенная и как она развивается во времени // Наука и жизнь, 1968, N 1-3.

Гиршман М.М. Литературное произведение: теория художественной целостности. М., 2002.

Гленсдорф П., Пригожин И. Термодинамическая теория структуры, устойчивости и флуктуации. М., 1973.

Григорьев Д.П. Онтогения минералов. Львов, 1961.

Гринбаум О.Н., Мартыненко Г.Я., Чебанов С.В. Диагностические задачи компьютерной системы “Линда”// Третья Всесоюзная конференция по созданию машинного фонда русского языка. Ч. 1. М., 1989.

Грушин Б.А. Очерки логики исторического исследования М.,1961.

Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.

Гумилев Л. Этногенез и биосфера Земли. М., 1997.

Гурвич А.Г. Избранные труды. М., 1977.

Данилевский Н.Я. Россия и Европа. СПб, 1889.

Дильтей В. Введение в науки о духе // Зарубежная эстетика и теория литературы Х1Х-ХХ в.в. М., 1987.

Докучаев В.В. Русский чернозем. СПб, 1883.

Дриш Г. Витализм. Его история и система. М., 1915.

Дрогалина Ж.А., Налимов В.В. Семантика ритма: ритм как непосредственное вхождение в континуальный поток образов // Бессознательное III. Тбилиси, 1979.

Дубров А. П. Взаимодействие живых систем со временем и пространством // Сознание и физическая реальность. 2003. Т.8. №3.

Дьюиси С. Нумерология. М., 2004.

Еськов К.Ю. История Земли и жизни на ней. М., 2000.

Жерихин В.В. Избранные труды по палеоэкологии и филоценогенетике. М., 2003.

Жирмунский В.И., Кузьмин А.В. Критические уровни в развитии природных систем. Л., 1990.

Золотая: Опыт постижения семантики. Вильнюс, 2000.

Иванов В. В. Чет и нечет: асимметрия мозга и знаковых систем. М., 1978.

Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1974.

Ичас М., Биологический код. М., 1971.

Каганов Г. З. Душа и тело города // Человек, 2002, N 1.

Каганский В.Л. Экологический кризис: феномен и миф культуры // Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М., 2001.

Каганский В.Л. Пестики, тычинки – Аристотель и Фуко. Рец.: Гомологии в ботанике: опыт и рефлексия.  Труды IX школы по теоретической морфологии растений "Типы сходства и принципы гомологизации в морфологии растений". СПб.: Санкт-Петербургский союз учёных, 2001 // Отечественные записки,  2002, № 7.

Казютинский В.В. Антропный принцип в научной картине мира. М., 1996.

Капра Ф. Дао физики. Исследование параллелей между современной физикой и мистицизмом Востока. СПб, 1994.

Карпов В.А. Язык как система. Минск, 1992.

Карпов В. Л. Витализм и задачи научной биологии в вопросе о жизни // Вопросы философии и психологии, 1909, 98 (111), 99 (IV).

Киприан архм. Антропология Св. Григория Паламы. Париж, 1950.

Козырев Н.А. Избранные работы, Л., 1991.

Колмогоров А.Н. Теория вероятностей и математическая статистика. М., 1986.

Колмогоров А.Н. Теория информации и теория алгоритмов. М., 1987.

Кондратьева Н.В. Морфология популяций прокариотических водорослей. Киев, 1989.

Конструкции времени в естествознании: на пути к пониманию феномена времени. Часть 1. Междисциплинарное исследование. М., 1996.

Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. М., 1977.

Круть И.В. Введение в общую теорию Земли. М., 1978

Кудрин Б.И. Ещё раз о третьей научной картине мира. Томск, 2001.

Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.

Ландшафт и культура / Общественные науки и современность. N 1. М., 1997.

Леонтьев К.Н. Восток, Россия и славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891). М., 1996.

Лефевра В.А. Конфликтующие структуры, М., 1973.

Лооне Э. Н. Современная философия истории. М., 1982.

Лотман Ю.М. Статьи по семиотике культуры и искусства. М., 2002.

Любарский Г.Ю. Архетип, стиль и ранг в биологической систематике. М., 1996.

Любищев А. А. Понятие системности и организменности (Предварительный набросок) // Труды по знаковым системам. Тарту, 1977, Вып. 9.

Любищев А. А. Проблемы формы, систематики и эволюции организмов. М., 1982.

Мамчур Е.А. Проблема выбора теории. М., 1975.

Марков Ю.Г. Функциональный подход в современном научном познании. Новосибирск, 1982.

Массер Дж. Будущее теории струн // В мире науки,  2004 № 2.

Мейен С.В. Таксономия и мерономия // Вопросы методологии в геологических науках. Киев, 1977а.

Мейен С.В. Олигомеризация и полимеризация в эволюции древнейших растений // Значение процессов полимеризации и олигомеризации в эволюции. Л., 1977б.

Мейен С.В., Шрейдер Ю.А. Методологические аспекты теории классификации // Вопросы философии, 1976, N 12.

Моисеев Н.Н. Алгоритмы развития. М., 1985.

Налимов В.В. Непрерывность против дискретности в языке и мышлении. Тбилиси, 1978.

Несмелов В. И. Наука о человеке. Казань, 1898.

Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки: Предисловие к Р.Вагнеру. СПб, 2000.

Новое в лингвистике. Вып. 1. М., I960.

Олескин А.В., Кировская Т.А. Проблематика сетевой самоорганизации // Логос живого и герменевтика телесности. М., 2004 (в печати).

Освальд В. Энергетика общих законов прогресса // Новые идеи в социологии. Сб. 3. СПб., 1914.

Оскольский А.А. О феноменологии биологического сходства // Гомологии в ботанике: опыт и рефлексия. Труды IX школы по теоретической морфологии растений "Типы сходства и принципы гомологизации в морфологии растений". СПб., 2001

Оскольский А.А. Глобальный экологический кризис: существует ли он и как его встречать? // Ресурсы ноосферного движения. Вып. 2. Рыбинск, 2004.

Петров Т. Г. Информационный язык RHA для описания, систематизации и изучения изменений составов многокомпонентных объектов // Научно-техническая информация. Сер. 2. 2001. № 3.

Полани М. Личностное знание: на пути к посткритической философии. М., 1985.

Польман Л. В. Оствальд на подходе к созданию синергетической школы // Концепция самоорганизации в исторической ретроспективе. М., 1994.

Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983.

Птицына И.Б. Жизнь/живое в русской речи // Материалы ХХХIII международной филологической конференции. Вып. 18. Русский язык и ментальность. Ч.2. СПб, 2004.

Пушкарев Л.Н Что такое менталитет? Историографические заметки // Отечественная история. 1995. № 3. С. 158 – 166.

Развитие учения о времени в геологии. Киев, 1982.

Разумовский О.С. Бихевиоральные системы. Новосибирск, 1993.

Разумовский С.М. Закономерности динамики биоценозов. М., 1981.

Раменский Л.Г. Проблемы и методы изучения растительного покрова. Избран. работы. Л., 1971.

Райков Б.Е. Германские биологи-эволюционисты до Дарвина: Лоренц, Окен, Карл Фридрих Бурдах, Мартин Генрих Ратке. Л., 1969.

Ратнер В.А. Генетические управляющие системы. Новосибирск, 1966.

Ратнер В.А. Молекулярно-генетические системы управления. Новосибирск, 1975.

Ратцель Ф. Народоведение (антропогеография) // Классика геополитики. XIX век, 2003

Режабек Е.Я. Становление понятия организация. Очерки развития философских и естественнонаучных представлений. Ростов-на-Дону, 1991.

Розова С.С. Методологический анализ классификационной проблемы // Теория и методология биологических классификаций. М., 1983.

Розова С.С. Классификационная проблема в современной науке. Новосибирск, 1986.

Руссо Г.В., Болдырева О.М., Нардов А.В., Чебанов С.В. Авторское свидетельство Т 1670000 от 12.10.1991. Способ получения кристаллов водорастворимых соединений.

Руссо Г.В., Болдырева О.М., Чебанов С.В. Получение кристаллов бифтолата калия (БФК) из растворов, целенаправленно загрязненных примесями // Физика кристаллизации. Вып. 15 Тверь, 1992.

Руссо Г.В., Болдырева О.М., Чебанов С.В. Совместное влияние широкого спектра микропримесей на формирование макроскопических автодеформационных дефектов в кристаллах // Кристаллография 1996, N 3.

Руссо Г.В., Чебанов С.В. Основные понятия кристалломорфологии в системе кристаллографических и морфологических дисциплин // Физика кристаллизации. Выпуск 8. Калинин, 1985.

Руссо Г.В., Чебанов С.В. Примеси в особо чистых веществах: общеморфологические аспекты // Физика кристаллизации. Выпуск 10. Калинин, 1987.

Руссо Г.В., Чебанов С.В. Форма, стерезис и энлогия кристаллов // Теория минералогии. Л., 1988.

Руссо Г.В., Чебанов С.В. Синтетические драгоценные камни. Общеморфологический подход к проблеме использования. // Теория минералогии. Том II. Сыктывкар, 1991а.

Руссо Г.В., Чебанов С.В. Новый концептуальный подход к выращиванию бездефектных кристаллов // Теория минералогии. Том II. Сыктывкар, 1991б.

Руссо Г.В., Чебанов С.В. К проблеме моделирования процессов минералообразования: анализ причин невоспроизводимости результатов кристаллогенетических опытов // Вестник СПбГУ, 1995, серия 7 (“Геология. География”) Вып. 1 (N.7).

Руссо Г.В., Чебанов С.В. Невоспроизводимость опытных результатов при моделировании процессов минералообразования // Тезисы совещания “Законы эволюции земной коры” Т.II. СПб, 1996.

Седьмой Всесоюзный симпозиум по проблеме избыточности в информационных системах, 22-28 окт. 1977г. Л., 1977.

Смирнов Г.А. Основы формальной теории целостностей (часть первая – часть третья) // Системные исследования, 1979, 1980, 1983.

Спафарий Н. Арифмология / Спафарий Н. Эстетические трактаты. Л., 1978.

Степанов Ю.С. Семиотика. М., 1971.

Спасский А. История догматических движений в эпоху Вселенских соборов. Сергиев Посад. 1914.

Степин В.С.. Философская мысль на рубеже двух столетий. Философия в современном мире / Философия и жизнь. М., 1990. № 11.

Столяров А.А. Стоя и стоицизм. М., 1995.

Сусов И.П. К предмету прагмалингвистики // Содержательные аспекты предложения и текста. Калинин, 1983, С. 3—15.

Сухонос С.И. Масштабная гармония Вселенной. М., 2000.

Тейяр-де-Шарден П. Феномен человека. М., 1987.

Торчинов Е.А. Жизнь, смерть, бессмертие в универсуме китайской культуры // http://anthropology.ru/ru/texts/torchin/life_0.html

Троицкий В. П. О “предельных объектах” семиотико-информационных исследований // Научно-техническая информация. Серия 2. Информационные процессы и системы. 2004. № 2.

Тутубалин В.Н.Теория вероятностей и случайных процессов. М., 1992.

Урманцев Ю.А.. Эволюционика или общая теория развития систем природы, общества и мышления. Пущино, 1988.

Философские основания технетики. М., 2002.

Федер Е. Фракталы. М., 1991.

Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.

Флоренский П. Столп и утверждение истины. М., 1914.

Фридман А. А. Мир как пространство и время. М., 1965.

Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. М., 1977.

Хакен Г. Синергетика. М., 1986.

Цветаева А.И., Сараджев Н.К. Мастер волшебного звона. М., 1988.

Чайковский Ю.В. Элементы эволюционной диатропики. М., Наука, 1990.

Чебанов С.В. Представления о форме в естествознании и основания общей морфологии // Orgaanilise vormi teoria.X teoreetilise bioloogia kevadkool. Tartu. 1984.

Чебанов С.В. Концепция рефрена // Палеофлористика и стратиграфия фанерозоя. М., 1989.

Чебанов С.В. Биологические условия социального бытия. Программы для студентов философского факультета. Санкт-Петербургский государственный университет. Философский факультет. Кафедра социальной философии. Санкт-Петербург 1992. Стр. 69-74.

Чебанов С.В.  Что такое экологизм и как с ним бороться? // Экохроника, N.3(21), 1995а. Стр. 22-23.

Чебанов С.В. Смерть как извращение жизни // Труды конф. "Тема смерти в духовном опыте человечества". Фигуры Танатоса. 5 специальный выпуск. СПб, СПбГУ, 1995б. Стр. 78-83.

Чебанов С.В. К критике способности обнаружения хаоса // Размышление о хаосе. Международные чтения по теории, истории и философии культуры. Вып.3. СПб, 1998.

Чебанов С.В. Герменевтические аспекты энлога как квазиперсонального взаимодействия. Прикладная и структурная лингвистика. Вып. 5. СПб, СПбГУ, 1998б. Стр. 19-40.

Чебанов С.В. Биологические основания социального бытия // Очерки социальной философии. Очерк 8. СПб, 1998в.

Чебанов С.В.  Рецензия на книгу Йеспера Хоффмейера (Jesper Hoffmeyer. "Signs of Meaning in the Universe", transl. by B.J. Haveland. Bloomington & Indianapolis: Indiana  University Press,  1997) // Журнал общей биологии. 1999а, Т. 59. №2, стр. 229-235.

Чебанов С.В.  К проблеме типологии регулярностей: античное и иудейское понимание закона // Греки и евреи. Диалог в поколениях. Труды по иудаике. Философия, герменевтика, культурология. Вып. 1. СПб., 1999б, стр.178-187.

Чебанов С.В. Семинар по биогерменевтике Санкт-Петербургского союза ученых. Историческая справка // Золотая: Опыт постижения семантики. Вильнюс, AB "VLANI", 2000, стр. 79-96.

Чебанов С.В. Биогерменевтика как модель междисциплинарности // Проблемы и перспективы междисциплинарных фундаментальных исследований. Материалы Второй научной конференции Санкт-Петербургского союза ученых. СПб, СПбСУ, 2002а. С. 87–88.

Чебанов С.В. Жизнь и смерть как предмет межрелигиозного диалога  //  Онтология диалога. Международные чтения по теории, истории и философии культуры. Вып.14. СПб, 2002б. Стр. 302-323.

Чебанов С.В. Экология человека или экология Homo sapiens? // Наука и вера. Материалы научных семинаров. Вып. 6. СПб, 2003. Стр. 102-129.

Чебанов С.В. Позиция 6.2. Динамика центра и периферии как проявление формы культуры: бытовое и профессиональное как предмет культурологии // Теоретическая культурология. М., 2005а. Стр. 293-304.

Чебанов С.В. Разнообразие // Теоретическая культурология. М., 2005б. Стр. 527-531.

Чебанов С.В. Ритм // Теоретическая культурология. М., 2005 в. Стр. 531-537.

Чебанов С.В. Форма // Теоретическая культурология. М.,  2005 г. Стр. 553-557.

Чебанов С.В. К категоризации представлений о любви // Чебанов С.В. Петербург. Россия. Социум / Чебанов С.В. Собрание сочинений. Т.3. Вильнюс, 2004д. Стр. 496-498.

Чебанов С.В., Мартыненко Г.Я. Основные типы представлений о природе языка // Acta et commentationes universitatis tartuensis. Выпуск 911. Tartu, 1990а. Стр. 112-136.

Чебанов С.В., Мартыненко Г.Я. Идеи герменевтики в прикладной лингвистике // Quantitative linguistics and automatic text analysis. 1990. Acta et commentationes universitatis tartuensis. Выпуск 912 Tartu, 1990б. Стр. 92-111.

Чебанов С. В., Мартыненко Г. Я. Синергетика и холистические образы языка // Чебанов С.В. Петербург. Россия. Социум / Чебанов С.В. Собрание сочинений. Т.3. Вильнюс, 2004.

Численко Л.Л. Структура фауны и флоры в связи с размерами организмов. М., 1981.

Шеннон К. Работы по теории информации и кибернетике. М., 1963.

Шлейхер А. Теория Дарвина в применении к науке о языке. СПб, 1864.

Шпенглер О. Закат Европы. М.-П-д, 1923.

Шредингер Э. Что такое жизнь? М., 1948.

Шрейдер Ю.А. О семантических аспектах теории информации // Информация и кибернетика. М., 1967.

Шрейдер Ю.А., Шаров А.А. Системы и модели. М.: Радио и связь, 1982.

Шуйкин Н.Н. Принцип дополнительности в действии // Вестник МГУ. Психология. 2002, №3.

Щедровицкий Г.П. О принципах классификации наиболее абстрактных направлений методологии системно-структурных исследований // Проблемы исследования систем и структур. М., 1965.

Щедровицкий Г.П. Проблема построения системной теории сложного “популятивного” объекта // Системные исследования. Ежегодник. 1975. М., 1976. 9

Эйген М. Самоорганизация материи и эволюция биологических макромолекул. М., 1973.

Юнг К. Психологические типы. СПб., 2001.

Янч Э. Прогнозирование научно-технического прогресса. М., Прогресс, 1979.

Яковец Ю.В. Циклы. Кризисы. Прогнозы. М., 1999.

Alexander S.  Space, time and deity. London, 1927.

Berg van den J.H. Metabletica: uber die Wandlung des Menschen: Grundlinien einer historischen Psychologie. Gottingen, 1960.

Biosemiotics: The Semiotic Web 1991. Berlin, 1992.

Capra F. The web of life. N.-Y. and all., 1996.

Carnap R. The logical syntax of language. N. Y. – London, 1937.

Chebanov, 1988 S.V. Theoretical biology in biocentrism // Lectures in Theoretical Biology. Tallinn, “Valgus”. 1988.

Chebanov S.V. The ordinary miracle of life in perishable organism // Baer and Modern Biology. Tartu, Univ. of Tartu, 1992. P. 39-40.

Chebanov S.V. The ordinary miracle of life in perishable organism // Folia Baeriana 6. Tartu: Estonian Academy of Sciences, 1993a.

Chebanov S.V. Biology and Humanitarian Culture: the Problem of Interpretation in Biohermeneutics and Hermeneutics of Biology // Lectures of Theoretical Biology: 2nd Stage. Tallinn, 1993b, P. 219-248.

Chebanov S.V. Man as participant to natural creation. Enlogue and ideas of hermeneutics in biology // Biology Forum, 87 (1), 1994. P.39-48.

Chebanov S.V. Enlogue as Quasipersonal Interaction: Biohermeneutic Issues // European Journal for Semiotic Studies, vol. 7(3-4) 1995. P. 439-466.

Chebanov S.V. The Role of Hermeneutics in Biology // Sociobiology and Bioeconomics. The Theory of Evolution in Biological and Economic Theory, Berlin, Heidelberg, New York, 1998a, pp. 141-172 (=3D Studies in Economic Ethics and Philosophy, vol. 20).

Chebanov S.V. Totality of semiosphere. Review: Jesper Hoffmeyer. Signs of Meaningin the Universe. // Sign Systems Studies (Tartu), Vol.25, 1998b, p.417-424.

Chebanov S.V. Bio-Hermeneutics and Hermeneutics of Biology // Semiotica. Vol. 127 – 1/4, 1999, pp. 215-226.

Chebanov S.V. Umwelt as life world of living being // Semiotica. Vol. 134 – 1/4, 2001. P. 169-184.

Chebanov S.V. Semiotics of the contents and semiotics of expression: the role of sign's body // Körper – Verkörperung – Entkörperung. Body – Embodiment – Disembodiment. Kassel, Kassel University Press, 2004, P. 1132-1144 (CD).

Cohen J.,  Stewart I. The Collapse of Chaos: Discovering Simplicity in a Complex World. N.-Y., 1994.

Goodwin B.C. Analytic Physiology of Cells and Developing Organisms. London, 1976.

Biosemiotics: Semiotic Web 1991. Berlin, 1992.

Garfinkel H. Studies in Ethnomethodology. Cambridge (U.K.), 1984.

Haldane J.B.S.  The Causes of Evolution. London, 1932.

Hartmann N. Der Aufbau der Realen Welt. Berlin, 1940.

Hoffmeyer J. The Semiotic Body-Mind // Cruzeiro Semiótico, special issue in honor of Professor Thomas Sebeok. 1995.

Hoffmeyer J. Signs of Meaning in the Universe. Bloomington, 1998.

Kaufman S. A. The Origins of Order: Self-Organization and Selection in Evolution. N.-Y., 1993.

Lovelock J.  Gaia. N.-Y., 1979.

Lovelock J.  Healing Gaia. N.-Y., 1991.

MacArtur R.H., Wilson E.O. The theory of island biogeography. Princeton, 1967.

Meyer-Abich A. von. Geistesgeschichtliche Grundlage der Biologie. Stuttgart, 1963.

Meyen S.V. Plant morphology in its nomothetical aspects // Botanical Review, 1973, vol.39.

Morgan C.L. Emergent evolution. London, 1927.

Nöth W. Umberto Eco's semiotic threshold // Sign Systems Studies. V. 28, 2000, P. 49-61.

Patty H.  Laws, constraints, symbols, and languages // Towards a Theoretical Biology 4, 1972, Edinburg.

Sebeok T.A. Perspectives in Zoosemiotics. The Hague, 1972.

Semiotica Vol.127-1/4 1999 (Biosemiotica).

Semiotica Vol.134-1/4 2001.

Sheldrake R. A New Science of Life. Los Angeles, 1981.

Sheldrake, R. Seven Experiments that Could Change the World. London, 1994.

Smuts J. Holism and evolution. N.Y. 1926.

Uexkull von J. Umwelt und Innenwelt der Tiere. Berlin, 1909.

Woodger J.H. Biological principles. N.Y., 1929.



[1] В большой мере эта работа связана с Семинаром по биогерменевтике (ранее – Семинаром по теоретической биологии – Чебанов, 2000), участникам которого автор выражает искреннюю благодарность.

[2] Попытка рассмотреть этот вопрос с точки зрения лингвистики (лингвистики концептов) и выяснить, что стоит за концептом «жизнь/живой» в русском языке предпринята И.Ю. Птицыной (Птицына, 2004). Эту попытку можно квалифицировать как «биологоцентрическую» – она следует именно практике современной биологии, которая и «небиоцентрична» (а поэтому оперируют с материалом касающимся не только биологических организмов), и не витацентрична (в виду чего биологические организмы особо интересны, хотя и не исчерпывают всех живых существ). Благодаря такой установке автору удается соотнести концепты русского языкового менталитета с отдельными группами биологических организмов (растениями, животными, гадами, молодью и т.д.), что очень интересно с точки зрения собственно витологической типологии.

[3] Следует подчеркнуть приводимую оппозицию биоцентризма и витацентризма. В разработках автора эта оппозиция последовательно выдерживается, однако нигде специально не описана. Представление о биоцентризме хотя и тезисноо, но полно и концентрировано изложено в статье-декларации 1988 г. (Chebanov, 1988), подводящей итоги работы примерно пятнадцати предшествующих лет. При этом было сформулировано положение о том, что биоцентризм может быть реализован только в биоцентристкой культуре. С тем пор как термин “биоцентризм”, так и представление о нем (спонтанное или осознанное) получили распространение и, прежде всего, в практике экологистов (ср. экограмотность как принцип построения человеческих сообществ – Capra, 1996, Эпилог). Примечательным оказалось то, что экологизм, биоцентризм как мировоззрение стали оборачиваться “зеленым язычеством” (Каганский, 2001; Оскольский, 2004; Чебанов, 1995а). По-видимому, в этом есть внутренняя необходимость, поскольку рано или поздно встает вопрос об источнике жизни  (см. далее) и на него должен быть дан тот или иной ответ – языческий, монотеистичекий или какой-либо иной. Осознание этого явилось одним из оснований понимания необходимости развития витацентризма (на грани 1980-1990-ых гг.). Поэтому же привлекло к себе внимание учение Св. Григория Паламы о нетварных энергиях (см. далее). Тем не менее, витацентризм был только упомянут как база работы по биогерменевтике в 1993 г. (Chebanov, 1993b), хотя представления о нем нигде систематически не излагались. Настоящая публикация является первым развернутым изложением представлений о витацентризме.

Следует отметить также, что приводимое различение заставляет весьма критически относится к подавляющему числу работ по теоретической биологии. Дело в том, что, претендуя на постижение особенностей биологической жизни (по крайней мере, биологических организмов), подобные работы описывают более общие, чем биологические, принципы организации (т.е. оказываются выходящими за границы биоцентризма). Вместе с тем, не будучи витологическими такие работы не претендуют на универсальность результатов – их справедливость в отношении ко всем проявлениям жизни. Т.о. область приложения получаемых в этих работах результатов оказывается не проясненной, а поэтому их использование как в биологии, так и в витологии крайне затруднено.

[4] Определенные представления о механизмах порождения таких регулярностей – ритмов имеются, к примеру, в теории гиперциклов М.Эйгена (Эйген, 1973) или синергетике И.Пригожина (Гленсдорф, Пригожин, 1973) и Г.Хакена (Хакен, 1986).

[5] Рассматриваемый далее материал практически полностью ограничен европейской культурной традицией. В качестве примера рассмотрения этого вопроса за ее пределами см. работу ныне покойного Е.А.Торчинова, также участвовавшего в  работе Семинара по биогерменевтике в 1970-ые гг. (Торчинов, б.г.).

[6] Ср. в обсуждаемом контексте свидетельства писателей о том, что их герои поступили неожиданным для автора образом и трактовку жизни как нарушения регулярности.

[7] Обратим внимание на первое упоминание этой важнейшей для техники интерпретации категории (ср. Богин, 1993).

[8] Очень важно в обсуждаемом контексте соотнесение представлений о механизме и механицизме (см. далее).

[9] Надо отметить, что эта идея близка к эмбриологическим представлениям о биологических (морфогенетических, клеточных и т.д.) полях (см., напр., Гурвич, 1977), представлениям В.И.Вернадского об особой геометрии биологического пространства (Вернадский, 1977), принципу симметрии среды Кюри, особенностях пространства геомериды (в понимании К.Д.Старынкевича и В.Н.Беклемишева - Любищев, 1982;  Беклемишев, 1970; ср. Троицкий, 2004).

[10] При всей сомнительности этих представлений они, безусловно, являются порождением не вполне совершенной (дионисийской? – см. далее) душевной жизни. В этом контексте примечательна книга Д.Л.Андреева (Андреев, 1991), целенаправленно разбирающая сюжеты, связанные с разными разрядами жизни, которые при этом, сложным образом переплетаются друг с другом. Ср. в этом контексте средневековые жанры бестиариев и “физиологов”.  

[11] Альтернативный подход к биологическому пространству-времени развивается Я. фон Икскюллем в представлении об умвельте (Uexkull, 1909). При этом умвельт может пониматься радикально нефизикалистично (Chebanov, 2001).

[12] Опять речь идет об инструменте герменевтики.

[13] Важнейшей ее идеей является представление о том, что возможно распространение свойств микросостояния на макросостояние (как стало ясно несколько позднее, состояние молекулы ДНК определяет состояние клетки, а через нее и всего организма). Обсуждение этого обстоятельства см. далее.

[14] Обсуждение этого вопроса в полном объеме требует введения представления об энлоге и энлогии (Руссо, Чебанов, 1985, 1988, Чебанов, 1984, 1998б, 1999б, Chebanov, 1988, 1994, 1998a, 1999, 2001). Однако, для того, чтобы не переусложнять изложение в этой работе этот сюжет рассматриваться не будет (подробно о соотношении интерпретации и энлога см. Chebanov, 1993b, 1995).

[15] Точнее, в настоящее время в разных областях деятельности имеется большой объем фрагментарных данных, которые относятся к данной сфере, внутри же прагмалингвистики намечается некоторая структура, но эти фрагментарные данные не обработаны  с учетом этой структуры (см. Чебанов, Мартыненко, 1990б).

[16] Природа, характер, конкретные особенности этих процессов, однако, разные исследователями понимаются по-разному.

[17] Таково соотношение биосемиотики и биогерменевтики с точки зрения институализации деятельности.  По существу же это альтернативные способы рассмотрения семиотических процессов в живых организмах.

[18] В высшей степени показательно то, что это работа рассматривалась в контексте обсуждения сходства процессов эволюции биологических организмов и экономики. Вообще, к 1990-ым гг. сложился интерес к параллелизму экономических и биологических (в частности, экологических) явлений, по этой тематики прошло несколько конференций и совещаний, разработка этой проблематики было отмечено нобелевскими  премиями по экономике (Дж. Бьюкенена – принятие экологических решений, Р.Стоуна – популяционно-демографические процессы) и т.д. Тем самым экономика напрямую (а не только через человека как ее основного агента) оказалась введенной в область витологии. 

[19] У автора имеется некоторый опыт преподавания последней учителям химии средних школ.

[20] Книга Ф.Капры (Капра, 1994) сама по себе примечательна постановкой вопроса о параллелизме представлений современного естествознания и восточной идеологии. Установление таких параллелей еще более расширяет фактологическую базу данной работы.

[21] Принятие этого принципа требует перенесения физических организмов во вторую группу.

[22] Сходство кристаллов и биологических организмов бросается в глаза (см., напр., Гегузин, 1981). Несколько иначе разрабатывает эту тему Т.Г.Петров. Имеющийся в этой области материал уже в значительной мере проанализирован его сотрудниками (Руссо, Чебанов, 1985, 1987, 1988, 1991а, б, 1995, 1996, Руссо, Болдырева, Чебанов, 1992, 1996, Руссо и др., 1991).  Этот материал интересен как пример дифференцированного описания организма небиологического типа – ср. исследования техноценозов как другого примера небиологических организмов Б.И.Кудриным и его коллегами (см., напр., Философские…, 2002).

[23] При этом интересна сама оппозиция Космоса и не-космоса, хаоса (ср. Аверинцев, 1977;   Любищев, 1977).

[24] Отнесение его ко второй группе определяется тем, что почва немыслима без почвенных биоорганизмов – микробов, растений, животных.

[25] Ландшафт также не мыслим без биоорганизмов и человека.

[26] Перечисляемые далее области знания могут весьма причудливо пересекаться и переплетаться друг  с другом.

[27] Нужно заметить, что в данном дискурсе слово "теория" используется не в терминологическом смысле, а как часть устойчивых словосочетаний.

[28] К сожалению, опубликованных работ А.П.Сопикова в этой области нет.

[29] Подобные построения обладают высокой эвристичностью на разных уровнях детализации разработок. Так, например, разработка принципов общей морфологии (Чебанов, 1984) позволила как получить результаты в конкретных областях исследования (Вышенская, 1981, Оскольский, 2001, Руссо, Чебанов, 1985, 1987 и др.,) так и провести прикладные разработки (Гринбаум и др., 1989) и сделать изобретения (Руссо и др., 1991).

[30] Соотношение перечисленных начал (категорий) и универсальных картин описания (см. предыдущий пункт) – самостоятельная проблема, требующая отдельного обсуждения.

[31] Целостность даже трактуемая как универсальное свойство весьма по-разному понимается в разных областях, являющихся стартовыми площадками для развития универсальных концепций  (ср., напр., Гиршман, 2002; Смирнов, 1979, 1980, 1983). При этом представляется, что источником такого разнообразия трактовок является то, что в начале подобных исследований не проводится типологии целостности.  Вместе с тем,  даже грубо намечается 7-8 принципиально разных типов целостности (Чебанов, Мартыненко, 2004), а, скажем, А.В.Гогин различает несколько десятков типов целостности (устное сообщение).

[32] На Семинаре по биогерменевтике представление об автомодельных симметриях развивалось И.С.Дворкиным и, в особенности, В.А.Каймановичем.  При этом автомодельность понимается как свойство организмов, заключающееся в повторении (с некоторым варьированием) организации целого и части на нескольких уровнях.

[33] Это в высшей степени примечательное обстоятельство, указывающее на то, что размеры тела организма (а тем самым и само тело) – фундаментальная характеристика организма безотносительно к природе субстрата из которого он построен (вещество, поле, особи живых организмов, слагающие популяцию, проживающую на определенной территории и т.д. )

[34] Традиционно это обсуждается как проблема соотношения формы и субстрата (материи в понимании Аристотеля – см., напр., Любищев, 1982, в т.ч. С. 230 и далее).

[35] Это общее место в практике техники и бизнеса, которое, однако, практически не обсуждается в связи с представлением об организме.

[36] Что соответствует мерономии и таксономии в понимании С.В.Мейена-Ю.А.Шредера (Мейен, 1977а; Мейен, Шрейдер, 1976); ср. матезис и таксономию М.Фуко (Фуко, 1977).

[37] Гетерогенность, гетеротемпоральность и гетероиерархичность трактуются Г.П.Щедровицким как фундаментальные свойства кентавр-объектов или объектов “ЗГ”, характеризующихся популятивным способом существования (Щедровицкий, 1976).  Популятивность при этом предполагает наличие разнообразия в обоих указанных вариантах (гетерогенности и полиморфизма). Очевидно, что популятивность, кентавровость – свойство всякого организма. Т.о. представление о популятивном кентавр-объекте как объекте “3Г” близко к представлению об организме (по крайней мере, организмы наделены всеми свойствами объектов “3Г”), но при другом способе препарирования материала.

[38] На это свойство организма обратил внимание автора А.П.Сопиков. В неявном виде акцентирование внимание на появление организмов перечисленными путями является свидетельством доминирования преформистских взглядов над эпигенетическими.

[39] Это, абсолютно очевидное свойство биологических организмов, присуще организмам и другой природа – можно говорить о молодости, зрелости и старости кристаллов (ср. онтогению минералов – Григорьев, 1961), звезд, планет, коллективов, организаций (Чебанов, 1995б) и т.д.

[40] Подробное обсуждение такого рода перипетий организма см. Чебанов, 1995б.

[41] Такое утверждение становиться тривиальным в том случае, если хотя бы ставиться вопрос о существовании духовных организмов.

[42] Были, вместе с тем, и некоторые исключения (скажем, антропология Несмелова – Несмелов, 1898, экономика С.Н.Булгакова – Булгаков, 1990 или энциклопедизм П.А.Флоренского – Флоренский, 1914). Однако, не они определили лицо Серебряного века.

[43] Имеются, однако, некоторые косвенные связи. Так, можно проследить генетические связи категорий механики Нового времени (силы, времени) и ангельских чинов Ареопагита.

[44] Пожалуй, наиболее ярко выражено это свойство у цианобактерий (сине-зеленых водорослей), которые видоизменяются под воздействием порою ничтожных изменений среды и при этом выживают вблизи мест ядерных взрывов.

[45] Замечание о временности проявления дионисийской жизни возвращает к исходному рассуждению о соотношении жизни и смерти, организма и трупа. Если отмеченное обстоятельство (временность проявления дионисийской жизни) имеет универсальный характер, то оказывается, что дионисийская жизнь близка (если не тождественна) смерти.

[46] Ср. в этом контексте китайский принцип: инь рождает янь, янь рождает инь.

[47] Сходство биоценологических и социально-экономических процессов настолько велико, что обсуждаемые представления о виолентах, эксплеронтах и патиентах специально рассматриваются в некоторых курсах маркетинга и рекламы. Это еще один аргумент в пользу того, что ценологический подход (ср. Философские…, 2002) должен рассматриваться как общевитологический – речь идет не только об единых принципах построения структуры, но и о единых механизмах, обеспечивающих динамику.

[48] Примечательно в этом контексте создание теории хаоса. При этом, однако, надо иметь в виду, что подобным образом возможно описание только некоторых разновидностей хаоса. Исключительно важна в этой ситуации сама возможность выделения разновидностей хаоса, что свидетельствует о том, что такие, допускающие постижение, разновидности хаоса хаосом не являются (Чебанов, 1998).

[49] Этот сюжет интересно развивается А.В.Гогиным.

[50] Более подробно данный пассаж может быть проанализирован с позиций общей морфологии (Чебанов, 1984). Противопоставляя фигуру и форму, количественный инвариант и семантический инвариант, можно сказать, что логос живого задает через семантический инвариант как особый канон форму аполлонической жизни. Дионисийская же жизнь задается законом связи фигур как инвариантов количественных и в этом качестве жизнью в точном смысле не является. 

[51] Назначение приводимого списка литературы – помочь читателю обратиться к материалу, обсуждаемому автору, причем, по возможности, представленному в тех источниках, которые рассматривают этот материал в значимом для автора аспекте (что не предполагает сходства позиции автора и цитируемых источников). Поэтому иногда это фундаментальные первоисточники, в других случаях – те или иные их переложения или даже вариации на тему этих первоисточников. Аргументативного или исторического значения такие ссылки не имеют, в то время как имеющиеся в упоминаемых работах библиографические ссылки значимы для понимания данного текста.